Ольга, княгиня воинской удачи - Елизавета Дворецкая Страница 12

Ликостома высилась на ровном берегу Дуная в окружении садов и лугов, где паслись багаиновы табуны. Построили ее по образцу других болгарских городов: это была четырех-угольная крепость-калэ за рвом, полным воды, и высоким земляным валом. Поверх вала шла каменная стена, из камня были выстроены двор багаина – хозяйский дом, помещения для дружины. Имелась там и небольшая церковь Апостола Андрея. Стараниями царевича Бояна она украсилась фресками и даже двумя колоннами из сероватого мрамора: все это он раздобыл при помощи своей невестки-гречанки, царицы Ирины.

Посланцы Вихрцов добрались до места уже в густых сумерках. Даже боялись, что опоздают и придется ночевать на пристани в челне. Однако ворота калэ еще были открыты, и людей внутри показалось необычно много. В кафтанах, в сапогах, с узкими кожаными поясами – по виду все это были отроки чьей-то дружины.

– Может, они уже знают? – заметил Камен, отец Танчо.

– Добрый вечер в дом, юнаки! – Смилян сдернул овчинную шапку и поклонился ближайшим двум воинам.

Без особого дела те стояли близ ворот багаинова двора, засунув руки за свои украшенные плотным рядом бронзовых бляшек пояса, и пересмеивались, разглядывая девок и женщин, что гнали скотину с луга.

– Не позволено ли нам будет узнать – что за господин приехал с такой сильной дружиной?

– Не узнал, старче, багатуров баты [6] Бояна? – усмехнулся один.

– Баты Боян приехал в Ликостому?

– Ну раз я здесь стою! – ответил отрок, и оба захохотали.

Дом багаина Самодара был выстроен из белого камня, с выложенными красным кирпичом округлыми сводами окон. В подражание Константинополю выстроил свою столицу, Великий Преслав, царь Симеон, а его сыновья перенесли этот облик на Преслав Малый и другие крепости своей земли. Правда, убранству его далеко было до царьградской роскоши, лишь расписная посуда на полках беленых стен бросалась в глаза яркими пятнами: рыбы, птицы, быки, олени, грифоны. Глинобитный пол в дальней, хозяйской части покрывали тканые ковры.

Багаиновы слуги сперва не хотели допускать Смиляна и его родичей: у хозяина шел пир, ему было не до каких-то селян. Лишь услышав о разбойниках-русах, ключник дрогнул: задержи он такие сведения, и самому могло не поздоровиться.

– Идите за мной, только тише! – велел он Смиляну. – Я сам о вас доложу.

Вслед за ключником трое селян прошли в дом. В хозяйском покое сияли десятки золотых огоньков: горели восковые свечи в медных подсвечниках, и оробевшим восхищенным селянам казалось, что здесь светло как днем. Гости сидели на скамьях за длинными столами, уставленными той греческой посудой, что в обычные дни украшала стены.

Издалека через раскрытую дверь доносились некие звуки, от чего селяне затаили дыхание и дальше шли на цыпочках. Глубокий, звучный мужской голос выпевал строки под перезвон гусельных струн:

Из того ли да из морюшка из синего Остров Белый над волнами поднимается, Волны пенные под ним да колыхаются, Вихри лютые над ним да возъяряются. Правит островом сам грозный Царь Морской: Сто палат в его чертоге да еще полста, Сто столов стоит в палатах да еще полста, На столах стоят да блюда – красна золота, На других стоят да чаши – чиста серебра, А на третьих стоят чаши – скатна жемчуга. Там гостей к себе сбирает грозный Царь Морской, Сам хозяин с молодою хозяюшкой.

Гордость звучала в нем, когда он описывал богатое убранство, и сами звуки гусельных струн казались светлыми, будто играл он не на позолоченной бронзе, а на солнечных лучах.

Заслышав этот голос, Смилян перекрестился, то же сделали его родичи. Так делали почти все, кто впервые слышал, как Боян сын Симеона говорит и тем более поет. Казалось, этот голос шел из неведомых глубин мироздания и касался напрямую души каждого, кто его слышал. Особенно чаровал он женщин: они замирали и готовы были слушать сколько угодно – о чем бы ни шла речь. Что и подкрепляло Боянову славу как человека «знающего».

Как плывут по синю морю три кораблика, А на них святой Андрей с дружиной верною: Сорок с ним людей – святых мужей, Все Христу творят молитвы – Сыну Божьему. Всколебалось сине море, всколыхалося, Закричал тут Царь Морской да громким голосом: Ой ты гой еси, силен-грозен муж, Ты зачем в мои владения пожаловал, И зачем с тобой дружинушка хоробрая? Отвечает ему сам святой Андрей: Из числа дружины я Христовыя, Я порушу твое царство все поганое, Затворю ворота преисподние, Да не станешь ты топить крещеный люд, Погублять да души христианские. Отвечает ему грозный Царь Морской: Не боюсь тебя с твоей дружиною, У меня дружина – посильней твоей, Сто палат в моем чертоге да еще полста, Вихри буйные – то слуги мои верные, Волны синие – мои служаночки, Я дохну – все море восколышется, Свистну – вихри лютые возвеются, Топну – скалы крепкие порушатся. Размечу по свету стрелы острые, На кого взъярюся – тому смерть придет. Чем, святой Андрей, взамен похвалишься? Чем порушишь царство мое славное?

Звон струн сгустился и потемнел: теперь в нем слышалось завывание бури, свист ветра, и каждый ощущал в душном покое дуновение соленого, холодного морского ветра. Становилось жутко, будто неукротимая стихия вставала во весь рост, знаменуя свое вечное торжество над слабым смертным.

Вслед за ключником пробравшись в хозяйский покой, селяне встали за спинами. Отсюда было видно лишь мерцание свечей, верхний конец стола заслоняли спины челяди. Но весь покой заполнял голос, шедший, казалось, с неба и одновременно – из глубины души каждого слушающего.

Отвечает ему сам святой Андрей: У меня вода живая – слово Божие, Моя сила – вера христианская, Меч мой острый – сам Иисус Христос. В нем людскому роду обновление, Всем болезням лютым исцеление. Тем порушу царство твое славное, Сброшу тебя в бездны преисподние. Тут огневался владыка – грозный Царь Морской, Засвистел, владыка, по-змеиному, Зарычал, змеяка, по-звериному, Всколебалось сине море, всколыхалося, Потонули разом три кораблика, Да со всей дружинушкой Андреевой. Как вознес молитву сам святой Андрей, Наложил заклятье – слово Божие, Повелел волнам сейчас унятися, Мигом-разом стихли ветры лютые, Унялись шальные волны синие, Не посмели слова Божия ослушаться. И пошел Андрей до Бела-острова, По волнам пошел, как ровно посуху…

Не только селяне – все слушали, затаив дыхание: и сам багаин Самодар – немолодой грузноватый человек, толстощекий и толстоносый, с вислыми полуседыми усами, – и его приближенные, и дружина Бояна за длинными столами. Здесь, вдали от Великого Преслава и греческого двора царицы Ирины, все носили болгарское платье: полураспашные кафтаны с пуговками до пояса и полукруглым меховым воротником, с поперечными полосами золотной тесьмы на груди. Все брили бороды, оставляя длинные усы, а самые знатные выбривали и голову по бокам, в височных частях, волосы с затылка заплетая в косу.