Резидент - Аскольд Шейкин Страница 13

У двери толпились рабочие-железнодорожники и солдаты. В ресторан их не пускали. Леонтий увидел среди них Афанасия Гаврилова, подошел к нему, спросил:

— Хочешь со мной выпить?

Афанасий отвернулся, как от незнакомого:

— Иди ты…

Леонтий дернул плечами, вернулся к столику.

Впрочем, без компании не обошлось. Вскоре рядом с ними уже сидел помощник начальника станции, а немного позже присоединился и офицер железнодорожной стражи. Пить, правда, они не стали, ограничивались только закуской, но Леонтия это устраивало очень: он не хотел хмелеть. По доносившимся с перрона звукам он понял, что стражники очищают его. Даже офицеров и то просят пройти в вокзал. Это значило, во-первых, что скоро пройдет очень важный поезд и, во-вторых, что на станции он будет стоять. Надо было устраиваться для наблюдений где-то в таком месте, откуда наверняка удалось бы все хорошо рассмотреть, во всем разобраться.

Придумать он ничего не успел. Пришел телеграфист, доложил офицеру-стражнику: поступила телеграмма. Поезд — номер его Леонтий не расслышал — минует станцию без остановки.

Обрадованный офицер вскочил, чтобы идти снимать караулы. Леонтий тоже встал. Поднялся и Евграф:

— Я тебя очень люблю. Давай по рюмашке… И как ее социалисты пьют?..

Но что все-таки делать? Заплатить буфетчику и подремать на диване в одном из кабинетов? Последний раз он уже делал это неделю назад. Повторять слишком часто нельзя. Василий прав. Дело идет не о рывке, не об усилии. Надо устраиваться по-настоящему, в расчете на годы. Столько не пройдет, конечно, но делать надо все основательно. Чтобы запас прочности был.

Он оглядел стол с бутылками, тарелками: его рабочее место! Как он устал! Как все надоело!

В сопровождении двух стражников — в этом выразилась любезность офицера, с которым они только что познакомились, — Леонтий и Евграф прошли к своему складу у бойни. Перепуганный сторож-инвалид лишь после долгих расспросов отодвинул засов и впустил их. Евграф сразу же захрапел, повалившись на лавку, а Леонтий сел у зарешеченного окошка.

Старик сторож, взволнованный неурочным появлением хозяев, что-то бубнил. Леонтий не слышал его слов. Он думал об одном: только бы не уснуть!

* * *

В два часа сорок минут показался воинский эшелон. Был он самый обычный: на станции брал воду, уголь, хлеб. В нем оказался один офицерский вагон, шестнадцать с лошадьми, восемь солдатских. Шел он на север, к фронту.

В три пятьдесят — точно в свое время — вдогонку ему показался товаро-пассажирский поезд Ростов — Чертково. Он полз неторопливо, как жирная неопрятная гусеница. Крыши его вагонов, буфера, подножки словно бы лохматились: это теснились на них, висели, сидели верхом люди с мешками, узлами, корзинами.

Простояв на станции положенные полчаса, он двинулся дальше. То, что он следовал по расписанию, говорило: на подходах к городу эшелонов, идущих к фронту, нет — иначе б его задержали, чтобы их пропустить. Можно было не волноваться: за те три часа, что поезд будет тянуться до Зверева, эшелоны если и начнут подходить, то будут задерживаться на станционных путях. Ближайшие два часа Леонтий, следовательно, мог спокойно спать.

Но какой-то же особый поезд ждали! Гнали всех с перрона! Да и телеграмма, полученная офицером-стражником, подтверждала, что этот поезд скоро пройдет.

Он прошел в четыре часа утра. И действительно не остановился. Направлялся он с севера, с фронта. В нем было четыре классных вагона, тринадцать товарных с плотно задвинутыми дверями и темными окошками, шестнадцать платформ с грузом. Один из классных вагонов, судя по ровному свету во всех его окнах, представлял собой салон-вагон. Видимо, члены еще одной комиссии, учрежденной Большим Войсковым Кругом для обнаружения причин неуспехов на фронте, спешили в Новочеркасск, в пути готовя донесения. То, что окна салон-вагона светились в самую глубокую ночь, в сводке надо непременно отметить.

Восток начал розоветь. Тускнели звезды. Вот теперь действительно можно было уснуть на час-полтора.

Создавать сеть Леонтий решил начать с привлечения в помощники Афанасия Гаврилова. Все в нем устраивало его. Помимо того, что был это хороший рабочий парень, явно истосковавшийся по революционному делу, он имел еще одно очень важное достоинство: он был женат на дочери владельца мельницы Лаштукова. То, что он, Леонтий, втянет такого человека в свою торговлю, сблизится с ним, в общем, будет совершенно естественным, не выпадет из нормальной картины бытовых связей ни Афанасия, ни его самого.

Афанасий жил в шахтерском краю, в Сквозном переулке, но не в землянке, а в одном из немногих в той части города кирпичном доме — беленом, с садиком и огородиком.

Часов в девять утра, прямо из лавки (домой Леонтий в это утро так и не попал), он направился к нему в гости.

Вошел в калитку. Навстречу с лаем бросились собаки. Дворик был маленький, с высоким забором, подметенный. У каждой собаки — своя конурка.

— Назад! Верный! Барбос! Чернышек!..

Собаки послушно отступили; Афанасий в одной нижней рубашке, но в брюках и сапогах, стоял на крыльце.

Леонтий подошел к нему, протянул руку:

— Здорово, Афанасий!

— Здорово, коли не шутишь, — ответил тот с усмешкой и руки не подал. — Зачем пожаловал, торговец-купец? Баранину хочешь купить? Вот на-ко…

Он подхватил под бока выбежавшего из дома мальчишку лет пяти — видимо, сына, — поднял его и протянул Леонтию.

— Первый сорт баранина! — Афанасий подшлепнул мальчишку. — Ну, беги, — он снова обратился к Леонтию: — По дружбе зашел? Я так и знал! Дружба ведь — она не ржавеет.

— Еще бы, еще бы, Фоня. Неужели, думаешь, я мог тебя совсем позабыть?..

Они вошли в дом. Афанасий позвал жену:

— Поля! Устрой-ка закусочку, — и пояснил: — Мы-то уже завтракали. Но для хорошего человека…

— Смотри ж ты, как у тебя все здесь, — говорил Леонтий, с удовольствием оглядывая комнату: расшитые рушники, коврики, дорожки на полу, покрывало на широкой кровати — все чистое, домашнее, обжитое, опрятное и добротное, как и во дворе. — Дом у тебя просто на диво. И как это ты все сумел?

— Без рук мы, что ли? — горделиво произнес Афанасий. — Без головы? Да мы, если хочешь знать, и не такое можем еще, — он помолчал и вдруг спросил: — Зашел-то зачем? Без дела ж ты теперь не зайдешь, я тебя знаю. Да говори смело, чего нам кругами ходить?

Леонтий оглянулся: в комнате никого, кроме них двоих, не было.

Афанасий отошел к двери и прикрыл ее.

— Видел я тебя, Фоня, в последний раз… — начал Леонтий.

— В депо, — перебил его Афанасий. — Шел ты с Богаевским в обнимку, и на морде у тебя было написано презрение. И прежде всего ко мне.