Война роз. Воронья шпора - Конн Иггульден Страница 13

– Милорд, простите меня! – обратился он к Тюдору. – Я оступился, но больше не обеспокою вас.

Джаспер отметил, что матрос правильно считает себя виноватым, возмутившимся против капитана корабля, между прочим. Однако, что он там думает, было не важно. Какое-то мгновение старший Тюдор намеревался позволить ему уплыть к берегу, однако там по-прежнему маячили стражники графа. Матрос знал все: откуда пришел и куда идет их корабль, знал их сторонников и их возможности. Джаспер протянул руку, чтобы помочь моряку забраться в лодку, но когда тот ухватился за нее, своим коротким ножом полоснул его по горлу. Вода мгновенно окрасилась кровью, и матрос осел вниз, в море, с недоуменным выражением на лице.

Тюдор немедленно отвернулся и снова привязал к поясу шнурок с ножом. Затем быстро влез наверх по канатам, обдирая костяшки пальцев о грубые доски, но вместе с тем радуясь свежему морскому ветерку и удаче. Он предпринял эту вылазку для того, чтобы спасти своего единственного кровного родственника, и вся рать Пембрука, все слуги, стражники, охотники и солдаты графа не сумели остановить его. Золото французского короля приятно отягощало его спину, и он похлопал по своей казне. Стыдно возвращать такой заем, когда впереди у тебя Лондон. A в Лондоне нетрудно составить себе состояние, если с умом вложить свои деньги.

– Поднимайте парус, плывем в Бристоль! – скомандовал Джаспер. – Приказываю это властью Генриха Шестого Ланкастера, английского короля.

Англичане и валлийцы из команды корабля разразились приветственными криками. Бретонцы и фламандцы просто пожали плечами и начали поднимать якорь, волочившийся по далекому морскому дну.

Одетый в черное Ричард, герцог Глостер [8], присел на верхнюю ступеньку лестницы перед площадкой второго этажа и, подперев ладонью подбородок, опустил локоть на колено. Штаны в обтяжку, которые он носил, были мягко простеганы под каждой ягодицей. Так пришлось сделать из-за того, что он много времени проводил в седле, однако это еще и оберегало герцогскую задницу от заноз. В дублете ему было удобно, а обманчиво свободный камзол предоставлял нужную свободу движениям фехтовальщика. Время от времени он почесывал щеку о высокий воротник, потирая темно-русую щетину о складки полотна. Скоро снова придется бриться, хотя после этой процедуры он чувствовал себя, наверное, так же, как чувствует ощипанный гусь.

Спина опять болела. Ричард шевельнулся, стараясь найти более удобную позу и чувствуя при этом раздражение и досаду. В нормальный вечер веселый разговор и общий смех в таверне должны были, по его мнению, заглушить стоны и ритмичный стук, доносившийся из комнаты на втором этаже. Однако присутствие личной охраны короля Эдуарда, бросавшей многообещающие взгляды на все, что смело шевельнуться или заговорить, постепенно разогнало всех обычных посетителей. Оставшиеся отпетые выпивохи решительным образом ничего не замечали и пропускали кружку эля за кружкой, не поднимая глаз от застеленного тростником пола.

Шум наверху достиг апогея. Каждая нота его проникала сквозь тонкие стены столь же непринужденно, как если б Ричард находился в королевской опочивальне. Девицы в таверне ничего особенного из себя не представляли, подумал герцог, невзирая на все слухи, которые привели королевскую охоту к этим дверям. Однако они воспылали энтузиазмом, узнав о том, кто поведет их наверх. Эдуард был известен своей щедростью, если ему нравилась шлюха и если он ощущал взаимную симпатию. Результаты чего и были теперь слышны. Ричард уже начинал подумывать, что его брат душит одну из девок – если судить по звукам, которые она производила. Отчасти он уже мечтал об этом – просто для того, чтобы она перестала голосить, как лиса в течке.

Это была недостойная мысль, и Глостер негромко вздохнул.

Братец нередко пробуждал в нем самое худшее, хотя и умел изменить его настроение одной улыбкой или словом. Он равным образом вселял трепет в мужчин и женщин.

Когда Ричард стоял рядом с Эдуардом, забытый и ничтожный в его тени, он мог видеть их округлившиеся глаза и трясущиеся руки. Нет никакого позора в том, чтобы преклонить колени, подумал он, особенно пред королем, помазанником Божьим. Подчас Глостеру уже казалось, что люди и созданы для того, чтобы преклонять колени, что им нужен на самом деле только пастух, который оградит их покой и своей дубинкой отгонит угрожающих им волков. А в качестве компенсации Эдуард может сколько угодно развлекаться с их дочерьми, и они не будут возражать.

Ричард покачал головой и покрутил шеей до хруста, ощущая всю мощь своих плеч. В детстве он очень страдал от кривой спины. Отец в качестве лекарства заставил его нарастить такую массу мышц и жил, что он мог перебросить через двор кузнечную наковальню. Боль не ушла и не ослабела, так что каждый день Ричард ощущал, как ее острия вонзаются в его тело, проникая в самые кости. И все же он сделался сильным, как этого хотел его отец, и спустя несколько недель после его восемнадцатого дня рождения мало кто из телохранителей Эдуарда мог сказать, что получил удовольствие от схватки с Ричардом. Тонкий в талии и быстрый, он был думающим воином, внимательно выискивающим место, куда можно нанести удар клинком. Бои с его участием заканчивались быстро, и он знал, что пугал старших своей быстротой и что они ощущали зимний холодок в своих костях. Настоящая весна еще ожидала его.

Ричард позволил себе расслабиться. Если б этого захотел Эдуард, оба Йорка могли бы повести английских и валлийских воинов в великий крестовый поход на богохульных магометан, или на французов, или – да что там – на самый край земли. Трагедия заключалась в том, что его брат предпочитал проматывать свое достояние или же не обращать на него внимания. Эдуард бывал по-настоящему счастлив только в густом лесу или на диких пустошах, со своими собаками, соколами и верной дружиной.

Пребывание в тени короля вовсе не сулило такого веселья, которое воображал себе Ричард, считаясь названым сыном и подопечным графа Уорика. Брат его тогда пребывал в подлинной опасности, окруженный со всех сторон врагами – Ланкастерами. Лишь крепкая десница Эдуарда, лишь его вера и доблесть позволили ему выжить там, где остались лежать десятки тысяч, гния и ржавея в своих неглубоких могилах на Таутонском поле.

Герцог Глостер опустил лицо в ладони, пытаясь не слышать бесстыдные охи, раздававшиеся в дюжине футов за его спиной. Борьба за корону и сохранение ее на своей голове, вне сомнения, представляла собой более благородное занятие. Против них, наконец, восстал даже граф Уорик, перетянув на свою сторону этого изменника Джорджа Кларенса, родного брата Ричарда, – он захватил самого короля Эдуарда и отправил его в застенок. Уорик удержал свою руку от цареубийства – но, кроме этого, ничего хорошего сказать о нем было нельзя. Этот человек ухитрился совершить все разновидности измены, предусмотренные законом.

Из коридора наверху лестницы донесся особый стук. Молодой герцог приподнял голову, прислушался, а затем возвел глаза к небу. Нет, его никто не вызывал. Просто брат забыл снять какую-то часть своего панциря и теперь с полным самозабвением долбил ею в стенку. Ричард не улыбнулся, как обычно поступал в подобных ситуациях. Слишком много дней – нет, уже месяцев – пьяных турниров, схваток, обильных пиров и гульбы с девками провалились в открытую пасть короля Англии. И хотя Эдуард еще не разменял четвертый десяток лет, старый доспех сделался ему тесным в пояснице, вынуждая тем самым раскошелиться на новые панцири, позволяющие вздохнуть.