За Уральским Камнем - Сергей Жук Страница 14

— Обдор, голландцы… ничего не понимаю! Где это? — тихо спросил Шорин.

— Да я сам про Обдор толком не ведаю. Ты к дьяку сходи, его поспрошай. Он человек ученый, карты всякие имеет. Это по его части, где что находится. Переведи дух и начинай сам собираться, да и служивых понадежнее собери. Там в грамоте еще сказано, чтобы струг справный тебе выделить и пищали, одну корабельную, а две острожных, еще довольствие всякое. Не пропадешь, князь!

Троекуров собирал Шорина как родного сына. Приглянулся ему князь. Ну и что, что опальный? Такая судьбина! Зато умный, смелый, собой хорош. Такие люди в Сибири нужны.

Роман Федорович пожаловал Шорину свой струг воеводский, проверенный в прошлой навигации, а нынешней весной вновь просмоленный. Это было палубное вместительное судно, способное поспорить с волнами Обской губы. На струге разместилось все имущество служивых, припасы, оружие и все двадцать добровольцев из казаков. Князь Василий Шорин был рад казакам, недолюбливал он литвинов, а стрельцы хороши больше в острожной, сторожевой службе. Казаки, легкие на подъем, выносливые в походах, приспосабливались к жизни в любых условиях, с легкостью переносили и жару, и трескучие морозы. Сплав по рекам, управление речными судном тоже было для них привычным делом. Знание местных языков, знание воинского дела, личная отвага, а часто и грамотность делали казачество незаменимыми в делах завоевания Сибири, сбора ясака и таможенной службы.

Струг, разрезая мутные воды Иртыша, вышел на середину реки. Южный ветер туго надул полотнище паруса и резво погнал судно по речным волнам. Иртыш — река извилистая, и, несмотря на привольную ширь русла, рулевому зевать нельзя, да и команде то и дело приходится переставлять парус с борта на борт. Свободные казаки развалились на палубе вдоль борта, любуясь берегами. Князь Василий Шорин тоже был наверху. Он с удовольствием вдыхал чистый свежий воздух, слух ласкал тихий плеск воды, взор радовался красоте, мощи береговых линий, поросших девственным лесом. На душе было покойно, такого покоя он давно не чувствовал.

«Все получилось как нельзя лучше, — рассуждал про себя князь. — Спасибо Шуйскому. Он, конечно, добился своего, отправив меня на край света, но того не ведает, что этим мне свободу дал. Теперь я сам себе хозяин. Жалко, что Шатрова нет рядом, не сгинул бы от сабли татарской».

Печалиться князь Василий Шорин перестал сразу после беседы с тобольским дьяком. Тот весьма толково поведал ему о северных волостях, куда направлялся князь. Показал имеющиеся у него карты, где кроме Обдора-Носового, водных просторов Обской и Тазовской губы Шатров разглядел Кодскую волость с небольшим городком Кода. Это название сразу навеяло приятные воспоминания мимолетного знакомства в Москве на Пасху и образ восточной красавицы, возникший перед ним, когда он пребывал в беспамятстве, изрядно помятый медведем. Ведь именно там, в городке Кода, пребывала княжна Анна Алачева, ставшая после смерти князя Игичея полновластной госпожой остяков, проживающих по реке Кода и Оби на юг от Березова. Он решил непременно посетить княжну и, возможно, даже объясниться.

Княжна Анна после крещения получила разрешение и отстроила богомольный храм во имя Живоначальной Троицы. В знак особого расположения царским указом (не без участия князя Шорина) был выделен для бережения в городок Коду гарнизон из 15 стрельцов с огненным боем, при четырех пушках. По словам дьяка, княжна устроилась неплохо, отстроила городок, превратив его в маленькую крепость, и окружила себя бухарской роскошью. Так что у князя были причины для хорошего настроения.

Вниз от Тобольска, по правому, обрывистому, берегу Иртыша, потянулись татарские городки: Аримдзянский, Бицик Тура, Увацкое. Со времен хана Кучума прошло чуть больше двух десятков лет, совсем ничего, а городки, в ту пору укрепленные, многолюдные, сейчас совсем обветшали. Многих татар побили в боях, приводя в смирение, многие, спасаясь, откочевали подальше. Городки исчезли, на месте некоторых встали русские поселения.

Струг, подгоняемый попутным ветром, резво бежал по речным волнам. Русское воинство, развалясь на палубе, тянуло старую казацкую песню:

Ах ты, степь широкая,

Степь раздольная,

Широко ты, матушка,

Протянулася.

Ой, да не степной орел

Подымается,

Ой, да то донской казак

Разгуляется.

Ой, да не летай, орел,

Низко ко земле,

Ой, да не гуляй, казак,

Близко к берегу!

Протяжная громкая песня разносилась над гладью воды и далее над таежной глухоманью. Она удивляла необычностью звучания и приводила в ужас местных остяков и вогулов. Принимая ее за боевой клич бородатых, железных людей, они в страхе уходили дальше в тайгу.

На третий день пути пошла Остяцкая земля, их городки: Нум-Пугль, Рачево выглядели веселее татарских. Строения, рубленные из круглого леса, наподобие русских изб, стояли вперемежку с чумами, кое-где виднелись даже строения из необожженного кирпича, по бухарскому обыкновению, и юрты степняков. Для сбережения скота от зверя и собственного, от лихих соседей, городки окружали тыном из мелкого, круглого леса, с заостренным верхом и окапывали рвом. Располагались остяцкие городки на возвышенностях, иногда представляющих довольно высокую отдельно стоящую гору, что придавало удобство для их защиты. Такие отдельно стоящие горы на правом берегу Иртыша встречаются часто вплоть до стрелки и из-за правильности своих форм кажутся рукотворными сооружениями неведомых древних цивилизаций. Большинство строений в остяцких городках больше напоминали землянки, крыши крылись дерном или тростником.

Сбор ясака уже завершился, поэтому остяки, завидя струг, спешили к берегу, призывно размахивая руками. Видимо, принимали струг Шорина за купеческий.

С приходом русских в Сибирь остяцкие народности участвовали в военных действиях только по принуждению хана Кучума. С его падением, после недолгого сопротивления, приняли шерть и стали исправно платить ясак. Этим и объясняется их многолюдство по сравнению с татарами. Все бы шло хорошо, но русские стали нарушать их привычный уклад жизни, использовать остяков как приписных, в счет выплаты ясака. Работа на строительстве острогов, на солеварнях, на пашенных работах, да и обиды со стороны русских не были редкостью. Случаи, когда остяцкие семьи обирались, а иногда и уничтожались ясачными казаками или просто разбойной ватагой, были не редки. Легенды о золотых идолах приводили к разрушению святых мест таежного народа. Достучаться с жалобой до воеводы было делом нелегким и затратным, а до Москвы тем более. Особо страдали остяки от ямщицкой повинности на зимнем тракте из Тобольска в Березов, Сургут, так как основным их занятием был пушной промысел. Длительные поездки в зимнее время лишали их возможности охотиться.

Историческая справка. В 1637 году, по остяцкому челобитью, царским указом были устроены на правом берегу Иртыша две ямские слободы — Демьянский и Самарский ямы (на месте Остяцких городков Демьянское, Самар), куда были завезены охочие люди из русских городов. Русские стали заниматься извозом за денежное довольствие, а также рыбалкой и землепашеством.