Последние флибустьеры - Эмилио Сальгари Страница 14

— Меня удивляет, как сеньорита не догадалась, что тут пахнет изменой.

— Но никто в Панаме не мог знать, что Буттафуоко приехал в город, — ответил Вандо.

— Да, это верно. Но какая великолепная полиция у этого маркиза! Он нанес нам смертельный удар, только мы не те люди, что опускают руки при неудачах. Займись раненым и подлечи его, как сможешь. От него мы узнаем, куда увезли графиню ди Вентимилья. У тебя в кабинете горит свет?

— Да, дружище.

— Пошли, Мендоса.

Они открыли дверь и оказались в соседней комнате, служившей канцелярией посады; как и в первой комнате, здесь горел свет.

Буттафуоко раздраженно сбросил шляпу и плащ, уселся у стола и положил голову на руки. Мендоса нашел в кабинете бутылку и поспешил ею завладеть, чтобы поскорее освободиться от груза эмоций.

— Прошу, сеньор Буттафуоко, — флибустьер наполнил два бокала. — Проясним мозги глотком порто. Разумеется, Вандо припас его для нас. Наши мысли сразу всплывут на поверхность, как сардины в Голландском море. [31]

— Думаю, дорогой мой, — ответил буканьер, — что мы встретили достойного соперника. В свое время с ним много пришлось повозиться сыну Красного корсара. Если нам не удастся вернуть сеньориту, то можно отказаться от всяких надежд на наследство великого касика Дарьена, потому что присутствие дочери корсара здесь совершенно необходимо.

— Знаю, — ответил Мендоса. — Вожди племени не отдадут сокровищ первым пришедшим. А еще раз вырвать девушку из лап маркиза де Монтелимара будет очень трудно. Разумеется, он годами терпеливо ждал ее возвращения в Панаму, чтобы снова захватить ее в свои лапы.

— Значит, нас заметили, когда мы пересекали перешеек? Я сотни раз задавал себе этот вопрос.

— Но кто? Кто мог узнать нас после шестилетнего отсутствия?

— И тем не менее, как видишь, лишь только мы оказались в Панаме, как нас окружили шпионы. Мне никак не верится, что маркиз узнал тебя, когда мы прогуливались по портовой набережной.

— Должно быть, за вами наблюдали тайно, сеньор Буттафуоко. Прежде всего я хотел бы знать, почему тот буканьер, присланный к графу Вентимилья великим касиком, прежде чем тот испустил дух, бросил нас после высадки на континенте, сославшись на необходимость сообщить дарьенским племенам о скором прибытии принцессы. Вы не заметили ничего странного в этом человеке, что могло бы дать повод усомниться в честности его поступков?

— Больше, чем ты думаешь, — ответил Буттафуоко.

— Не мог ли он предать тебя, чтобы в одиночку завладеть сокровищами?

— Вполне возможно, Мендоса, только я знаю индейцев, знаю их упрямство. Они никогда не отдали бы наследство великого касика в чужие руки.

— А как они узнают сеньориту?

— По тайному знаку, вытатуированному у нее на плече. Это — как королевская печать.

— Тогда мы можем быть уверенными, что никакая мистификация не пройдет.

— О, это уж точно, — согласился буканьер. — Теперь нам не остается ничего другого, кроме как скрыть свои следы от шпионов маркиза и от наемных убийц, а потом постараться побыстрее связаться с Равено де Люсаном, потому что без помощи флибустьеров мы не сможем достигнуть девственных лесов Дарьена.

В этот момент вошел Вандо с новой бутылкой вина и бокалами.

— Как дела у раненого? — спросил Буттафуоко.

— Он — крепкий человек; ни одного жизненно важного органа клинок не задел. Через десять — двенадцать дней он полностью поправится.

— Укол пришелся слишком высоко, — слегка огорченно вздохнул Мендоса.

— Не терзайся, — утешил его Буттафуоко. — Этот человек будет гораздо полезнее живой, чем мертвый.

Потом он обратился к владельцу посады:

— У тебя есть друзья в порту?

— Флибустьеров, отказавшихся от своего опасного ремесла, хватает.

— Нам нужен уединенный домик, не вызывающий никаких подозрений, чтобы можно было там спокойно заниматься делами. Ни здесь, ни в таверне дона Баррехо мы уже не сможем остановиться.

— Я займусь твоим заказом, — немного подумав, ответил Вандо. — Еще до обеда у тебя будут небольшой домик и, если захочешь, хорошая рыбачья лодка. Тем и другим владеет бывший флибустьер Дэвида, помилованный испанцами. Теперь он ловит рыбу, но по сути своей остался сыном Тортуги. [32]

— Больше я ничего и не прошу. Сегодня вечером мы переберемся в этот дом и перевезем туда обоих пленников.

— Каким образом? — спросил Мендоса.

— Позволь действовать мне, мой дорогой баск, и ты увидишь, как мы разделаемся со шпионами маркиза де Монтелимара. У Вандо все еще есть тот резвый индейский мальчишка?

— Да, дружище.

— Дай-ка мне перо и чернильницу. Я напишу дону Баррехо. Ручаюсь, когда этот помешанный гасконец получит мое письмо, он будет ржать так, что челюсти с места сойдут.

Как только Буттафуоко и Мендоса удалились, гасконец остался стоять один посреди улицы, под непрекращающимся ливнем, с некоторой тревогой провожая взглядом шестерых братьев, накинувших на себя серые плащи с капюшонами; в руках они держали дымящие свечи, которые отчаянно сопротивлялись потокам лившейся с неба воды.

Почтенную команду, сформированную седобородыми монахами, как мы уже сказали, возглавлял хромой пономарь, продвигавшийся какими-то лягушачьими скачками; в руках у него болталось ведро, полное святой воды.

Бедный гасконец с большим удовольствием закрыл бы дверь перед братьями, хотя и был добропорядочным верующим, и пошел бы спать, но в те времена со святой братией лучше было не шутить; за любую обиду они могли с лихвой отомстить. И вот дон Баррехо, вынужденный вопреки своему желанию радушно принять монахов, любезно распахнул обе створки двери и каждому из седобородых поцеловал шнурок на поясе. Так он продемонстрировал свои христианские чувства.

— Кого я должен благодарить за честь, оказанную мне в столь поздний час? — спросил гасконец. — Здесь нет мертвецов, которых надо было бы препроводить на кладбище.

— Зато здесь есть привидения, — ответил румяный толстяк в рясе.

— Да, когда-то были.

— Как это когда-то!.. — удивился монах, вскинув брови. — Всего полчаса назад к нам пришел офицер городской стражи и объявил, что ваш винный погреб полон дьяволов.

— Но теперь, повторяю, их там нет; я только что спускался туда и не слышал никаких шумов, не видел ни одного сатаненка, ни одного сатанищи.