Найденыш с погибшей «Цинтии» - Жюль Верн Страница 17

— Ни в коей мере! Заметьте, дорогой друг, что я отнюдь не отрицаю большого значения вашего документа. Вам действительно удалось установить то, что не сумел сделать я,— ту самую «Цинтию», которая затонула у берегов Норвегии именно в том самом году. Но разрешите сказать, что это открытие только лишний раз подтверждает правильность моей теории. Канадское судно — все равно что английское, а так как в Канаде немало ирландцев, то отныне я имею еще больше оснований утверждать, что ребенок ирландского происхождения.

— Так вот что вы вычитали в моем письме! — воскликнул Бредежор, более раздосадованный, чем ему хотелось бы показать.— И значит, вы настаиваете, что не потеряли вашего Плиния?

— Безусловно!

— Быть может, вы полагаете, что даже приобрели некоторые права на моего Квинтилиана?

— Разумеется! Во всяком случае, я надеюсь еще больше подтвердить эти права с помощью вашего документа, если только вы дадите мне время и не будете возражать против продления нашего пари.

— Идет, и я в этом заинтересован. Сколько времени вам понадобится?

— Условимся еще на два года. Вернемся к этому вопросу через одно Рождество.

— Решено,— ответил Бредежор.— Но уверяю вас, дорогой доктор, было бы куда благоразумнее, если бы вы сейчас же, не теряя времени, отдали мне вашего Плиния!

— О нет, ни в коем случае, он будет гораздо лучше чувствовать себя в моей библиотеке рядом с вашим Квинтилианом!

Вначале Эрика как будто даже радовало принятое решение. Он с головой ушел в будни рыбацкой жизни, искренне стараясь забыть о своих прежних интересах. Всегда просыпаясь раньше всех, он налаживал снасти и так старательно все подготавливал к лову, что самому Герсебому оставалось только сесть в лодку и отчалить. В безветренные дни Эрик брался за тяжелые весла и греб с такой силой, что казалось, будто он нарочно ищет самую тяжелую и утомительную работу.

Ничто не было ему в тягость: ни длительное сидение в лодке, ни обработка пойманной трески: сперва у рыбы отделяют язык, считающийся лакомым блюдом, потом голову и кости и только тогда ее бросают в чан, где она подвергается первой просолке. Любые обязанности Эрик выполнял не только добросовестно, но даже с упоением. Он удивлял невозмутимого Отто своим заботливым отношением ко всем мелочам их рыбацкого промысла.

— До чего же ты истосковался в городе! — говорил ему простодушный малый.— Стоит тебе лишь выйти из фьорда в открытое море, как ты чувствуешь себя в родной стихии!

Но Эрик почему-то ничего не отвечал на это, а то вдруг ни с того ни с сего начинал доказывать Отто, что нет ничего лучше жизни рыбака.

— И я так думаю,— говорил Отто с безмятежной улыбкой, а бедный Эрик отворачивался, подавляя глубокий вздох.

Но правде говоря, он жестоко страдал, отказавшись от книжных занятий. Когда его обуревали такие мысли, он старался их отогнать, скрывая от окружающих свое настроение. Но, несмотря на все его старания, Эрика не покидало чувство горечи и сожаления. Никому на свете он не высказал бы своей печали. Он затаил ее в глубине души и от этого только сильнее мучился. Разразившаяся в начале весны катастрофа еще больше обострила его переживания.

В тот день предстояло выполнить большую работу: уложить в сарай накопившийся запас соленой трески. Господин Герсебом, поручив это дело Эрику и Отто, сам отправился на рыбную ловлю. День был пасмурный и душный, необычный для норвежской весны. Усердно работая, мальчики вскоре заметили, что самый обычный труд сегодня для них очень утомителен. Все вещи стали почему-то необыкновенно тяжелыми и даже воздух казался весомым.

— Как странно,— сказал Эрик,— у меня гудит в ушах, будто я поднялся на воздушном шаре на четыре или пять километров.

Вскоре у него пошла из носа кровь. Такие же ощущения испытывал и Отто, хотя он и не в состоянии был выразить их так точно.

— Наверно, показания барометра [34]сейчас сильно упали,— продолжал Эрик.— Будь у меня время, я бы сбегал к господину Маляриусу проверить это.

— Времени у тебя хватит,— ответил Отто.— Посмотри-ка, мы почти закончили работу. Если же ты задержишься, то с остальным я справлюсь сам.

— Тогда я пойду. Сам не знаю почему, но меня очень тревожит такое давление воздуха. Как бы я хотел, чтобы отец был сейчас дома!

По дороге он встретил Маляриуса.

— Это ты, Эрик! — сказал учитель.— Рад видеть тебя и знать, что ты не в море. Я, собственно, и иду только затем, чтобы узнать, где ты. За последние полчаса барометр стремительно упал. Ни разу в жизни не видел ничего подобного. Он показывает сейчас семьсот восемнадцать миллиметров. Без сомнения, погода скоро переменится…

Маляриус не успел закончить фразу, как послышался отдаленный гул, сопровождаемый зловещим завыванием. Небо, которое еще совсем недавно лишь с запада закрывалось фиолетовой тучей, почти тотчас же с небывалой быстротой все потемнело. А затем, после мимолетного затишья, листья, солома, песок, камешки — все поднялось в воздух порывом шквального ветра. Началась буря чудовищной силы.

Трубы домов, оконные ставни и в некоторых местах даже крыши унесло, как былинки. Рушились дома, валились сараи. Во фьорде, даже во время самого сильного шторма спокойном, как вода в колодце, вздымались огромные волны и с оглушительным грохотом разбивались о берег. Ураган неистовствовал на протяжении целого часа. Потом, остановленный вершинами норвежских гор, он устремился к югу, в сторону Европейского материка, сметая все на своем пути. В метеорологических сводках он был отмечен как наиболее разрушительный и редкий по своей силе циклон, когда-либо пересекавший Атлантику.

В наши дни о таких катастрофических перемещениях воздушных слоев оповещают и предупреждают по телеграфу. Большинство европейских портов, своевременно уведомленных депешей, обычно успевают сообщить о предстоящем шторме судам, готовящимся к отплытию или слабо закрепленным на якоре. Гибельные последствия ураганов в какой-то мере удается ослабить. Но вдали от больших портов, в рыбацких поселках и в открытом море бедствия неисчислимы. Французское морское ведомство Веритас и английское — Ллойда зарегистрировали не менее семисот тридцати кораблекрушений, вызванных ураганом.

В этот страшный дети, все мысли детей и жены господина Герсебома, как и в тысячах других рыбацких семьях, были обращены к тому, кто находился в море. Герсебом чаще всего отправлялся к западному берегу довольно большого острова, расположенного приблизительно в двух милях от входа во фьорд. Именно в том месте он когда-то нашел Эрика. Судя по тому, что буря разразилась не сразу, можно было надеяться, что он успел найти укрытие, даже если лодку и выбросило на песчаную отмель. Но Эрик и Отто так за него беспокоились, что не могли дождаться вечера, чтобы убедиться в правильности своего предположения.