Железный волк - Сергей Булыга Страница 17

— Хвор! — Князь начинал сердиться все более и более. — А сотские? А старосты? Что, тоже хворь на них? Так, может, снова мор?

Молчали. Хмурились. Князь сел, сказал:

— Вы угощайтесь, гости дорогие. Вот пиво, мед. Вепрятина. Али конины вам? А то и медвежатины…

Ширяй осклабился. Любим и Ставр и ухом не повели. Князь продолжал:

— А фряжского вина? Я повелю, и принесут. Игнат!

— Так здесь оно…

— А, вот! Так наливай гостям. Чего стоишь?

Игнат не шелохнулся. Любим сказал:

— Князь, не гневись. Мы не за тем пришли.

— Не за тем? А вы откуда знаете, зачем? Я вас призвал. Я и угощать буду. Ибо затем вас и призвал, чтоб ели, пили, видели: вот он, ваш князь! А то, мне донесли, болтают всякое. Болтают?

—, Болтают, князь. — Любим кивнул, вздохнул.

— И верите?

— Не верим. Только видим.

Замолчали, сидели смотрели в стол. Князь взял горсть каленых орехов, разгрыз один и выплюнул — пустой. Второй разгрыз. Пожевал. Опросил:

— А что купцы? Торг будет? Нет?

Ставр молчал. Князь высыпал орехи из горсти, произнес презрительно:

— Купцы! Кресты на всех… Срам один от вас, купцы! В церквах торгуете.

— Князь!

— Я здесь говорю! Ты слушай, Ставр, молод еще. И грешен. Где твой амбар устроен? В подвале у Святого Власия. А у других? В Успенской церкви, в Пятницкой, в Ивановской — там что? Товары. И закладные там у вас, и обязательства. А Он что говорил? «Дом мой молитвой наречется», — сказал Он. И, сделав бич из вервиев, изо–гнал вас всех и столы опрокинул… А вы опять пришли! И говорите: «Веруем». Во что? В Тельца? В видения? Узрели, мол, над княжьим теремом недобрый знак. Закроем, братья, торг, схоронимся в подвалах, они освящены, в них святость, благолепие, и будем ждать, когда наш господин уйдет. Так, Ставр?

Не ответил купец. Любим тяжко вздохнул, сказал задумчиво:

— Ну–ну!

— Что «ну–ну»?!

— А ничего. Внимаем, князь. И повинуемся. Как повелишь, так оно и будет. Товары из подвалов вынесем, сожжем. Церкви закроем. Сами разбежимся — ты только прикажи нам, князь! — Замолчал посадник. Смотрит исподлобья. Сидит копна копной, сопит, зарос до самых глаз, опух.

Он разбежится — да! Князь усмехнулся… А Любим сказал:

— Не сомневайся, князь, разбежимся. Ибо устали мы, ох как устали! Чего ты на купцов накинулся? Купцы — прибыток Полтеску, немалый. А что амбары по церквам, что торжища на папертях, так то еще твоим родителем заведено…

— Позволено!

— Позволено. Как и по всей Руси. И не о том сегодня нужно речь вести, а о другом.

— О чем?

— О другом. Вот я ж не говорю тебе, что нынче пятница, а на столе скоромное. Хотя пусть и скоромное, это не самый страшный грех, слаб человек. Согрешил, потом замолит…

— Виляешь ты!

— Виляю. Привык вилять. С тобой иначе и нельзя. Вон вызверился как. Уйти б живым… — И засмеялся, как всегда, беззвучно, заколыхался, как кисель. Такому брюхо не проткнешь, меч вытащит, утрет и удивится: «А это что?» Другое дело Ставр, цыплячья шея…

— Ставр!

— Что?

— Пошел бы ты отсюда, Ставр! И ты, Ширяй. Ставр подскочил, налился кровью. Ширяй сидел,

моргал, словно не слышал. Любим сказал:

— Негоже, князь. Позвал — так пусть сидят. Вон сколько яств…

— Так пусть едят!

— Как повелишь. Отведайте, князь желает.

Ели. Игнат налил вина. Князь поднял рог, произнес:

— За здравие гостей моих.

— И за твое, — сказал Любим.

— И за мое!

Вино было холодное и кислое, Всеслав поморщился, утерся и спросил:

— Так, говоришь, видение. Кто видел?

— Видели, — уклончиво ответил Любим. — Нынче много всякого можно увидеть. Только одно не замечают, что не хотят, ибо не ждали. Я ж говорю: устали все. Сегодня на торгу юродивый кричал: «Камень, стоявший во главе угла, стал камнем преткновения!»

— Взяли его?

— Зачем? Он и сейчас кричит, не убегает.

— А что народ?

— Так все так думают, просто молчат.

— Лжешь!

— Не веришь, выйди да спроси.

— Не верю.

— Поверишь, когда услышишь. Выйди. Только не один — с дружиной.

— Грозишь?

— Зачем? Я просто говорю, как есть. Устал народ. Видение было, поверили, вздохнули. А тут оказалось — ты жив, невредим! Тут, знаешь, князь… — И замолчал посадник, глянул на Игната.

Игнат опять налил вина. И снова выпили — уже без слов. Молчал и Всеслав.

Посадник много ел, громко чавкал, рвал мясо, щурился. И вдруг, не дожевав еще, сказал:

— Видение… да тут еще охота… Все к месту, князь! И снова начал есть. Охота! Князь глянул на Ширяя.

Тот уронил кусок, проговорил испуганно:

— Что я? Я ничего! Меня как привезли, без памяти, так я и спал. Подняли — я к тебе…

— Любим!

Посадник перестал жевать. Князь посмотрел на Став–ра. Тот сказал:

— Тебя медведь порвал, все видели, а ты все равно живой — и ни одной царапины. Ты не Всеслав, ты тень его. Князь умер. И потому было видение. Не Смерть, Всеслав был в саване. Так люди говорят. И крестятся, чураются.

— Ставр!

Замолчал купец. Застыл, окаменел.

— Ширяй! — князя затрясло от гнева. — Ты рядом был! Скажи им, было так?

Ширяй смутился.

— Не гневи! Рассказывай!

Побелел Ширяй, прошептал:

— Не знаю я. Болтают люди. Пусть болтают…

— Да как это? Ты что, Ширяй?! — Князь перегнулся через стол, попытался схватить его за грудки.

Вскочил Ширяй, отшатнулся, словно от змеи. И выпалил:

— Да, было так! Он смял тебя. Стал рвать. Мы онемели…

Князь сел, закрыл глаза. Темно, в ушах шумело… Унялось. И гнев прошел. И пусто стало, безразлично. Открыл глаза, глухо спросил:

— А дальше?

Ширяй по–прежнему стоял, стрелял глазами то на князя, то на посадника.

Любим сказал, не глядя на него:

— Ширя–ай!

И тот опять заговорил:

— Да, онемели мы! И вдруг… Ты вылезаешь, поднимаешься. Сухой сказал: «Молчите, олухи! Вы ничего не видели!» Я и молчал, пил, как свинья… — Голос Ширяя сорвался на визг: — А знаешь ты, как страшно было?! Сидели мы, дрожали, вот, думаем… и все…