Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс Страница 18

Единственное существо, которое умерло у могилы Ауицотля в тот день, была маленькая собачка, приведенная принцем Куаутемоком, но и на это тривиальное убийство имелась своя причина. Первым препятствием в загробном мире — по крайней мере так нам об этом рассказывали — является черная река, протекающая по черной местности, причем умерший человек всегда попадает туда в самый глухой час темной ночи. Перебраться через нее можно, только держась за собаку, способную учуять противоположный берег и выплыть прямо к нему. Причем собака должна быть не белой (такая откажется плыть со словами: «Хозяин, я и так чистая от долгого пребывания в воде и снова купаться не буду!») и не черной (та заявила бы, что боится потеряться во мраке ночи). Вот почему Куаутемок привел собаку рыжевато-золотистой окраски, почти того же цвета, что и золотая цепочка, на которой он ее вел.

За этой черной рекой Ауицотля поджидали и другие многочисленные препятствия, которые ему предстояло преодолеть уже собственными силами. Например, пройти между двумя огромными горами, которые постоянно то расходились, то сближались и терлись одна о другую. Он должен был взобраться еще на одну гору, сплошь состоявшую из острейших осколков, а затем пройти сквозь густой лес флагштоков, полоскавшиеся на которых знамена преграждали путь и наотмашь хлестали по лицу, ослепляя путника и сбивая его с толку. Далее следовал край непрекращающегося дождя, причем каждая дождевая капля представляла там собой наконечник стрелы. Ну а в промежутках между основными препятствиями Ауицотлю предстояло еще и отбиваться или увертываться от змей, аллигаторов и ягуаров, стремящихся вырвать и сожрать его сердце.

И лишь пройдя с честью через все эти испытания, покойный мог приблизиться к Миктлану, чтобы при встрече с владыкой и владычицей этого мира вынуть изо рта и предъявить им жадеит, с которым его предали земле. Поэтому очень важно не проявить по дороге трусости, чтобы не вскрикнуть и не выронить его изо рта. Когда усопший вручит камешек Миктлантекутли и Миктланкуатль, они приветственно улыбнутся и укажут ему тот загробный мир, который он заслужил, дабы пребывать там вечно, в роскоши и блаженстве.

Когда жрецы закончили свои наставления и прощальные молитвы, Ауицотля вместе с рыжей собакой посадили в могилу. Могилу засыпали землей, утрамбовали и положили сверху простой камень. К тому времени стоял уже поздний вечер, так что в Теночтитлан наша флотилия воротилась в темноте. На острове мы вновь выстроились по ранжиру и снова двинулись к Сердцу Сего Мира. Толпа к тому времени уже разошлась, площадь опустела, но нам, участникам церемонии, надлежало оставаться на своих местах, пока жрецы произносили на вершине освещенной факелами Великой Пирамиды новые молитвы, возжигали благовония и торжественно сопровождали все еще босого, одетого в рваные жреческие одежды Мотекусому в храм богаТескатлипоки — Дымящегося Зеркала.

Должен упомянуть, что в каком именно храме произойдет следующая церемония, не имело особого значения. Хотя в Тескоко и некоторых других землях Тескатлипока считался верховным божеством, в Теночтитлане его чтили гораздо меньше. Просто так вышло, что этот храм был единственным на площади, у которого имелся собственный, окруженный стенами внутренний двор. Как только Мотекусома вошел в этот двор, жрецы закрыли за ним дверь. Избранному Чтимому Глашатаю предстояло на протяжении четырех дней и ночей оставаться там, не вкушая пищи, томясь от жажды, снося палящий зной или ливень (в зависимости от того, какую погоду будет угодно ниспослать богам), спать на голых камнях, предаваться благочестивым размышлениям и лишь со строго оговоренными промежутками заходить под крышу храма и молить богов ниспослать ему мудрость и покровительство, когда он начнет исправлять свою новую должность. После этого все уставшие участники церемонии разошлись — по домам, по дворцам, по казармам или постоялым дворам, радуясь тому, что в течение нескольких дней, пока Мотекусома не выйдет из храма, им не придется потеть в тяжелых парадных облачениях.

Едва волоча ноги в сандалиях с когтями, я поднялся по парадным ступеням своего дома, чувствуя себя настолько усталым, что когда дверь мне открыла не Бирюза, а Смешинка, даже не особенно удивился. В прихожей горела одна-единственная лампа.

— Время позднее, Кокотон уже наверняка крепко спит, — сказал я. — Почему вы с Коцатлем до сих пор не ушли домой? И где Бирюза?

— Коцатль отправился в Тескоко по делам школы. Он нанял первый же освободившийся после похорон акали, чтобы отплыть туда. А я обрадовалась возможности провести лишнюю минутку со своей… с твоей дочкой. А Бирюза готовит для тебя парилку и ванну.

— Вот и прекрасно, — ответил я. — Тогда сейчас кликну Звездного Певца, чтобы он проводил тебя с факелом до дому, а сам помоюсь да лягу спать. Да и слугам уже пора на боковую.

— Погоди, — нервно пробормотала Смешинка. — Я не хочу уходить. — Ее лицо, обычно имевшее цвет светлой меди, раскраснелось так, словно освещавшая комнату фитильная лампа находилась не позади женщины, а внутри ее головы. — Коцатль вернется домой только завтра вечером, никак не раньше. А сегодня, Микстли, я хотела бы, чтобы ты взял меня к себе в постель.

— Что такое? — буркнул я, делая вид, будто не понял. — Да в чем, наконец, дело, Смешинка?

— Ты и сам это прекрасно знаешь! — Она покраснела еще пуще. — Мне уже пошел двадцать седьмой год. Я замужем более пяти лет, но до сих пор не знаю мужчины!

— Коцатль такой же мужчина, как и всякий другой, — возразил я.

— Пожалуйста, Микстли, не притворяйся тупым! Ты прекрасно знаешь, чего именно я не испытала.

— Если тебе от этого будет легче, — проворчал я, — то у меня есть все основания полагать, что наш новый Чтимый Глашатай покалечен почти так же серьезно, как и твой муж.

— В это трудно поверить, — сказала она. — Как только Мотекусому назначили регентом, он сразу взял двух жен.

— Возможно, что он удовлетворяет обеих тем же способом, что и Коцатль тебя.

Смешинка раздраженно покачала головой.

— Очевидно, правитель как-то справляется с обязанностями мужа, раз ему удалось заронить семя в своих жен. У каждой из них уже родилось по младенцу. А мне на это надеяться не приходится. Ах, если бы я могла, по крайней мере, как и они, родить ребенка. Но о чем мы говорим, Микстли? Мне вообще нет никакого дела до жен Мотекусомы!

— Мне тоже! — отрезал я. — Но могу похвалить этих женщин за то, что они чтут свое супружеское ложе и не посягают на мою постель!

— Не будь жестоким, Микстли, — попросила Смешинка. — Если бы ты только знал, что мне пришлось пережить. Пять лет, ты только представь! Целых пять лет я покорялась судьбе и притворялась удовлетворенной. Я молилась и делала подношения Хочикецаль, выпрашивая у нее, чтобы она помогла мне удовлетвориться знаками внимания со стороны моего мужа. Но все бесполезно! Все это время я страдаю от любопытства. Как это бывает на самом деле, у настоящих мужа и жены? Я гадала, мучилась, робела, терзалась и вот наконец решилась попросить об этом тебя.

— Ты хоть понимаешь, что ты просишь меня предать своего лучшего друга? А заодно и подвергнуть нас обоих риску быть преданными удушению?