Викинг. Побратимы Меча - Тим Северин Страница 19

— Госпожа, я никогда не сделаю ничего, что могло бы поставить вас в двусмысленное положение, — выпалил я.

— Знаю, — сказала она. — Но ты не умеешь скрывать свои чувства. Твоя любовь начертана на твоем лице. Именно это мне особенно нравилось, когда мы были в деревне. Разве не помнишь, как Эдгар подшучивал над тобой — он говаривал: «Любовь и кашель не скроешь». У него было множество таких поговорок. — И она, задумавшись, помолчала немного. — Стало быть, сколько бы ты ни пытался скрыть свою любовь, полагаю, тебе это не удастся. А если эта любовь будет постоянно маячить передо мной, я не уверена, что не отзовусь и не раскрою перед всеми нашу тайну.

Я страдал, и на миг мне подумалось, что она вообще запретит мне видеть ее, однако я неверно ее понял.

Она продолжала.

— Вот я и размышляла о том, как можно было бы нам встречаться время от времени — не часто, но хотя бы тогда, когда это для нас безопасно.

Моя душа воспарила. Я готов был на все, лишь бы видеться с ней. Я готов был подчиниться ее воле, скольких бы мук это мне ни стоило.

Эльфгифу перебирала содержимое шкатулки с украшениями, поднимала то ожерелье, то подвеску, пропуская их сквозь пальцы, то, взявши кольцо или брошку, поворачивала ее так и эдак, рассматривая на свету красоту работы или камней. На мгновение она как будто отвлеклась.

— Способ есть, но тебе придется быть очень осмотрительным, — сказала она.

— Пожалуйста, скажи. Я сделаю все, что ты пожелаешь, — ответил я.

— Я устроила тебя к Бритмаэру. Ты его еще не знаешь, но это тот человек, который поставляет мне большую часть моих украшений. Он приходил ко мне сегодня утром показать новые вещицы, и я сказала ему, что на будущее предпочитаю иметь своего посредника, человека, который будет жить у него в доме, который знает мои вкусы, — она сказала это без всякой насмешки, — так что, если что-то интересное привезут из-за границы, я бы могла увидеть это без промедления.

— Я ничего не понимаю в ювелирных изделиях, но конечно, я сделаю все, что понадобиться, — пообещал я.

— Я попросила Бритмаэра научить тебе кое-чему. У тебя хватит времени на обучение. Разумеется, не он сам станет наставлять тебя, но кто-нибудь из его мастеров станет. А теперь иди. Я пошлю за тобой, когда это будет безопасно.

Один из слуг Эльфгифу проводил меня до дома Бритмаэра, что было очень кстати, ибо дом этот стоял довольно далеко от дворца, в самой сердцевине города, рядом с новой каменной церковью Святого Павла, на склоне, ведущем к берегу Темзы. Приречный Лондон напоминал мне Дублин, только был он гораздо больше. Тот же смрад, исходящий от зловонной отмели, затопляемой приливом, та же теснота и путаница грязных переулков, идущих вверх от причалов, то же промозглое скопище серых домов. Однако лондонские дома были основательнее, со стенами из бруса вместо дублинских мазанок. Слуга провел меня по переулку, спускающемуся к реке, и остановился у дверей одного из домов — я бы принял дом Бритмаэра за склад, притом весьма обширный.

На наш стук в двери открылось сторожевое окошко. Когда слуга назвал себя, тяжелая дверь отворилась, и едва я вошел, плотно закрылась за мной. Дворцового же слугу и вовсе не пустили.

Я щурился, привыкая в полумраку. Это были сени. А тьма стояла потому, что окна с засовами, расположенные высоко, под самым потолком, были слишком малы. Человек же, впустивший меня, походил скорее на простого кузнеца, чем на изящного ювелирных дел мастера, и мне сразу стало ясно, что он тут скорее стражник, чем привратник. Он фыркнул, когда я сообщил ему свое имя, и жестом велел следовать за собой. Проходя по полутемной комнате, я услышал приглушенный звук. Какое-то беспрерывное постукиванье и позвякивание, металлический звук, не ровный, но настойчивый, доносившийся как будто от дальней стены. Что это такое, я не мог понять.

Маленькая боковая дверь вела на узкую лестницу, а та в свою очередь привела нас на верхний этаж. Снаружи дом казался нежилым и мрачным, но на втором этаже обнаружились удобства большие, чем даже во дворце, откуда я только что явился. Меня провели в первый, судя по всему, из многих просторных, светлых покоев. Это была явно приемная горница, дорого обставленная. На стенах висели искусно вытканные ковры приглушенных золотых и зеленых тонов, и мне подумалось, что их, похоже, привезли из франкских земель. Стулья были простые, но дорогие, на столе лежал узорный ковер — такой манеры я никогда еще не видел. Фигурные бронзовые подсвечники, даже несколько стеклянных пластин в окнах — вместо обычных роговых, — говорили о богатстве и сдержанном хорошем вкусе. Один-единственный человек сидел в комнате у стола — старик, спокойно евший яблоко.

— Значит, это тебя прислала королева, — сказал он. Судя по платью и манерам, он был хозяином заведения.

На нем была темно-серая рубаха старинного кроя и удобные просторные штаны. На ногах сильно поношенные, но красивые вышитые домашние туфли. Стоя, он вряд ли бы достал головой до середины моей груди, а заметив, как он клонится вперед, я понял, что он очень стар. Голова втянута в плечи, а рука, державшая яблоко, — в старческих пятнах. Однако его маленькое, узкое лицо со слегка крючковатым носом и глубоко сидящими глазами оставалось юношески-розовым, словно он никогда не подставлял его ветру и дождю. Волосы, которые он сохранил, несмотря на возраст, были совершенно белыми. На вид он очень неплохо сохранился. Его водянистые ярко-синие глаза, совершенно лишенные какого-либо выражения, проницательно смотрели на меня.

— Ты что-нибудь понимаешь в ювелирном деле и металлах высокой пробы? — спросил он.

Я уже был готов сказать этому изящному человеку-гному, что прожил два года в ирландском монастыре, где мастер ремесленник выделывал во славу Божью выдающиеся вещи — ковчеги, столешницы, епископские кресты и прочее, — выделывал из золота и серебра, выкладывал эмалью и драгоценными камнями. Но, взглянув в эти безучастные наблюдательные глаза, я решил ответить только:

— Я с радостью бы научился.

— Очень хорошо. Естественно, я счастлив исполнить просьбу королевы. Она одна из лучших моих покупательниц. Ты получишь стол и жилье — разумеется, бесплатно, хотя о жаловании ничего не было сказано. — Потом, обратившись к привратнику, стоявшему рядом со мной, он сказал: — Позови Турульфа. Скажи ему, на пару слов.

Слуга вышел через другую дверь, не ту, в которую мы вошли, и когда он отворил ее, тот же непонятный звук зазвучал в горнице куда громче. Казалось, доносится он снизу. И тут я вспомнил, на что похож этот звук. Мальчишкой я подружился с Тюркиром, кузнецом, и помогал ему в его кузне. Отбивая тяжелый кусок железа, Тюркир перемежал удары легким постукиванием молота по наковальне. Это был тот самый звук. Как будто дюжина Тюркиров легко и неторопливо постукивают — непрерывно и вразнобой. Очередной взрыв этого звука сопроводил появление молодого человека, вошедшего в приемную. Турульф был примерно моего возраста, лет восемнадцати-девятнадцати, только ростом выше. Крепкого сложения парень с веселым лицом, обросшим клочковатой рыже-оранжевой бородой, которая возмещала преждевременное облысение. Лицо у него было красноватое и потное.