Одиночка - Луис Ламур Страница 19

Когда большая часть горы Пэксэдл оказалась позади, Дэйв свернул влево, в бархатистую тьму. Свет почти не проникал сюда, но контуры камней и кактусов уже различались. Горы с незнакомыми очертаниями вставали перед ними черной громадой. Отец и дочь держались рядом, стараясь по возможности идти по рыхлому песку. Встречающиеся время от времени островки кустарника обходили стороной, чтобы не задевать растения одеждой. Ночью в пустыне звуки разносятся хорошо и легко распознаются.

Неожиданно пахнуло сыростью — они находились перед входом в каньон. Для знающего человека это верный знак. Внутри каньона их сразу поглотила глубокая тьма, потому что скалы поднимались над ними почти на пятьсот футов. Поток, пронесшийся здесь во время недавнего дождя, уплотнил песок, и идти стало легче, зато теперь они оставляли следы.

Спэньер поблагодарил судьбу за то, что она послала ему такую мужественную и выносливую дочь. Ленни была создана, чтобы стать подругой настоящего мужчины, а не слабого, хныкающего маменькиного сыночка, и родить сыновей, таких же крепких и смелых.

Углубившись в каньон на две мили, они остановились отдохнуть. В нем по— прежнему было темно, хотя близилось утро. За ночь они прошли шесть или семь миль.

— Там должно быть ответвление, — прошептал Спэньер и жестом показал вперед, — в нем пещера и родник. Этим убежищем пользуются некоторые ребята.

Мимо пробежало какое-то животное. Лошадь беспокойно заплясала на месте. Вдруг в ночи кто-то прыгнул, треснули ветки, зашелестел куст. Лошадь вскинула голову на пугающие звуки. Спэньер схватил ее повод железной хваткой, и через минуту она успокоилась.

— Лев, — объяснил он Ленни. — Наверное, учуял лошадь, прежде чем нас.

В эти предрассветные часы звезды померкли, как бы растворяясь в светлеющем небе. Каньон сужался, скалистые стены казались выше, чем прежде, но дно уже начало подниматься. Вскоре просвет расширился, и они оказались на небольшой площадке, приподнятой по краям и покрытой высокой, до колен, травой. Воздух был напоен свежестью.

— Отдохнем, — предложил Дэйв. — С рассветом я сориентируюсь.

Ленни села, обхватив колени руками и положив на них голову. Мерно покачиваясь, она думала о высоком всаднике с легкой походкой, больше похожем на охотника, чем на ковбоя, и представила себе, как он рубит дрова для костра, пока она готовит обед. Или как он умывается в жестяном тазу, закатав рукава на мускулистых загорелых руках, и капли воды сверкают на солнце в его волосах. Он совсем не похож на грабителя.

Ведь изменился же ее отец, когда мама вышла за него замуж. Может, Консидайн тоже отправится за ними на Запад… Когда они приедут в Калифорнию, она оглядится на новом месте, а потом попросит папу… Нет, все пустое, они никогда больше не увидятся. Может быть, он в тюрьме или даже убит, и его тело фотографируют, как это часто делают с мертвыми преступниками.

Однако примириться с таким ужасом она не могла, потому что в глубине души понимала, что любит его, и только его. Знала и то, что не создана быть женой преступника. Ее ничего не пугало — трудное путешествие, тяжелая жизнь, все тяготы, что делила с отцом с тех пор, как оставила школу. Но хотелось совсем другого — иметь дом, хорошее ранчо со скотом, пасущимся на холмах, реку рядом, деревья, дающие тень, и цветы, которые она сама бы выращивала. И чтобы в этот дом каждый вечер приходил он, ее муж и защитник, самый надежный человек на свете. А Консидайн из тех мужчин, которые волнуют женщин… Она вспыхнула, вспомнив, что почувствовала, когда он ее обнял… Боже, что он подумал о ней? Едва одетая, в мокрой, прилипшей к телу рубашке…

— Сейчас поедем, — сказал отец. — Я уже сориентировался. Они отправились дальше, поднимаясь по дну каньона все выше и выше. В некоторых местах лошади было трудно идти, да и Ленни иногда уже хватала воздух ртом. Она не могла представить, как такой подъем выдерживает ее отец, но ему, казалось, все нипочем. Наконец они добрались до нагромождения камней, среди которых на небольшой площадке был родник, затененный колючими мескитовыми деревьями, тополями и ивами. С обрыва открывался широкий обзор.

Они достигли вершины каньона, который отсюда огромной расщелиной в горе круто обрывался в темноту.

— Не горюй, дочка, — улыбнулся Спэньер, — может, они и не найдут нас. Я посплю, Ленни. Ты посторожишь?

Спать ей не хотелось. Она любила так, в одиночестве, посидеть, помечтать, подумать. Апачи казались по сравнению с Консидайном далекими и нереальными… Интересно, как его зовут? Странно, но никто его иначе не называет. Она понимала, что воспоминание о нем постепенно поблекнет, потускнеет, а ей хотелось, чтобы оно всегда горело в ней ярким огоньком, согревало ее. У нее вообще было так мало воспоминаний, особенно хороших. Она чувствовала себя бесконечно несчастной в школе, хотя и хорошо училась. Свою мать, стройную, милую женщину, всегда мягкую и чуткую, помнила весьма смутно. Ленни гостила у друзей, когда мама умерла… и теперь она даже не могла вызвать в воображении ее образ. Отец хотя и привязан к ней понастоящему, но часто суров и даже резок. Он вообще сложный человек, у него свой взгляд на вещи. С лошадьми и скотом управляется спокойно и легко. С людьми ему трудней — не привык приспосабливаться и никому ничем не обязан. В любом деле выбирает свой собственный путь и идет по нему, ни на кого не оглядываясь. Она знала, что окружающие его уважали, но больше побаивались, а револьвер, который всегда покоился в кобуре, пользовался особой репутацией. Однако в расчет принимался не револьвер, а то, что отец никогда не ронял свое достоинство. Его холодные глаза даже самых драчливых заставляли отступать. Ее удивляло, с каким почтением относились к нему и банкир, и шериф, и крупные скотовладельцы Сокорро, где они некоторое время жили.

Дэйв был истинным сыном этой земли, и мог заснуть, когда и где хотел. И сейчас он, свернувшись, спал на песке.

Несколько раз Ленни поднималась и со всеми возможными предосторожностями осматривала окрестности, стараясь ни одним движением не выдать своего присутствия тому, кто мог следить за ней снизу. Привычка быть всегда начеку, такая необходимая для жизни в пустыне среди воинственных индейцев, вошла в ее плоть и кровь.

Алые стрелы первых солнечных лучей сменились потоком белого золота в голубом небе. Тени стали исчезать, где-то запела птица, и ее трель рассыпалась в прозрачном воздухе хрустальным звоном. Кактусы из серых превратились в зеленые. Наступило утро.

Отец еще спал в тени валуна. Его расслабленное лицо впервые казалось Ленни таким старым и усталым, что у нее сжалось сердце. Она вдруг поняла, каково в его возрасте начинать жизнь сначала, строить ее заново… И все ради нее.

В нем еще кипела сила, упругая сила стали, которая, казалось, не поддается коррозии. Но все же он уже был не тот. Она знала, что он спешит, и понимала причину этой спешки.

Еще раз оглянувшись, Ленни увидела верхового индейца, выросшего как из— под земли. Он стоял примерно в ста ярдах и смотрел в ее сторону.

Апачи, преследовавшие Спэньеров, не держались тропы, но сохраняли направление на запад. Консидайн вспомнил слышанную им историю об индейце племени юма, который, взяв в жены девушку из племени апачей, приобрел среди них большое влияние. Может, именно поэтому апачи забрались так далеко на запад, если, конечно, история достоверна.