Княгиня Ольга. Огненные птицы - Елизавета Дворецкая Страница 19

Но русин в заросли не пошел. Еще посмотрел и отвернулся к дороге. Когда Берест смог вновь перевести взгляд на толпу полона, вокруг ездили уже, кажется, все три десятка русов. Они тяжело дышали, возбужденно перекрикивались. В руках у каждого еще были обнаженный меч или секира. Двое держали длинные копья. Когда один поехал мимо Береста, он заметил, что на длинном лезвии блестит красное… И невольно зажмурился.

На тело Ярца он не мог смотреть – тут уж понятно было, что мертв. Опомнившись и пользуясь заминкой русов, Берест крадучись отодвинулся дальше в заросли. Соваться вперед больше не было никакого смысла. Русы уже все вернулись к своей добыче.

Но откуда они знали, что над бродом их ждет засада? Никто не мог их предупредить. Они что – колдуны? Почему они оставили полон и основной отряд за поворотом?

С дороги послышался шум движения. Мимо замершего Береста прокрался Вьюха, и Берест двинулся за ним.

Тело Ярца лежало на прежнем месте, но перевернутое. Сулицы в теле не было. По дороге мимо тянулся полон, между ним и лесом ехали два всадника. Потом еще два… Берест вглядывался сквозь ветки, пытаясь найти кого-то из своих, но разглядел только Задорку: тот шел, со связанными руками, как все, привязанным к жерди. В паре со стрыем Стеблиной…

Тут Берест сообразил, что не так: полона шло куда меньше, чем было жителей Малина, сидевших на пустыре под охраной в то страшное утро. Здесь будто «молодые» паверечницы, где девки и молодухи собираются отдельно от старших баб. Ни одной из тех, у кого уже есть женатые дети и завелись внуки. Но и детей младше лет одиннадцати-двенадцати тоже не было. Ни одного старика… только отроки и молодцы… Пленники были одеты в теплую одежду – хотя и не всегда свою, казалось, им раздали ее, кому что попалось, – обуты, в шапках и теплых платках. Даже появились котомочки за спиной. Все брели, уныло глядя под ноги, стараясь не смотреть на русов. Лишь самые бойкие из отроков и девок тайком бросали взгляды в заросли. Они ведь слышали шум и поняли, из-за чего была задержка, – кто-то пытался их спасти! На иных лицах еще пылала надежда, никак не желавшая уходить даже после того, как все успокоилось и обоз тронулся дальше.

Где все остальные? Их отпустили? Убили? Помня недавнее зрелище на лугу после стравы, Берест невольно закрыл глаза, но так еще яснее увидел пустырь между крайними дворами и святилищем, заваленный изрубленными телами. Только теперь не бояр – матерей, бабок, дедов и детей… Всех тех, за кого торговцы челядью много не дадут.

Позади полона два воза везли наваленные пожитки. На одном полулежал, прислонясь к мешкам, тот русин с перевязанным горлом и тоже с копьем в руке. Видно, сидеть в седле еще не мог, но злобно зыркал по зарослям. Потом брела скотина, ее подгоняли трое конных русов. Вот они прошли, и казалось, уже все. Но когда Берест хотел выйти на дорогу, показались еще три всадника со щитами за спиной, отстающие от отряда шагов на сто.

Сил бегать больше не было. Живот подводило от голода – лишь вечером сжевали по краюшке, а утром только попили воды. Горло пересохло, слегка мутило. Руки и ноги дрожали от изнеможения. Берест черпнул горстью воды прямо из впадины во мху – уже все равно.

Когда Берест и Вьюха вышли к броду, там лишь бурлили взбаламученные струи, а подъем на той стороне был сплошь залит водой и покрыт множеством следов ног, колес от двух возов, конских и коровьих копыт.

Хотелось утопиться прямо здесь, на броде, в невысокой грязной воде.

– П-пойдем, поищем… – хрипло сказал Вьюха и кивнул на горку. – Что там м-мужики…

В глубине зарослей, шагах в двадцати от переправы, они наткнулись на Ладовека и его родичей. Один сидел на земле, и Ладовек торопливо перевязывал ему лоскутом от подола сорочки рану в плече: тот постанывал и скрипел зубами. Один лежал на земле, и его никто не трогал. Подойдя ближе, Берест увидел того молчаливого мужика, который первым без слов вызвался идти сюда. Открытые глаза неподвижно смотрели в небо сквозь ветки. На груди, поверх серой свиты, виднелось кровавое пятно, совсем небольшое, рядом лежала варяжская сулица – вошла в спину и пробила насквозь.

– Они как будто знали, – Берест с усилием поднял глаза на хмурое лицо деда Щепы. – Что их здесь у брода ждут. Как они могли знать? Кто им сказал?

– Сказал? – Дед Щепа дернул углом рта и немного развел дрожащие от усталости руки – ему нелегко пришлось, пока спасался бегством от всадника в густых кустах неровного берега. Подол его бурой свити был весь в грязи. – Опыт им сказал, отроче. Опыт…

* * *

За устьем Ирши, ниже по Тетереву, начиналась уже другая волость племени маличей. Ближайшая весь их называлась Рощуки. Прежде чем отправиться от брода восвояси, Ладовек решил завернуть к ним – узнать, не было ли у них разорения, и попросить хоть каких дерюг прикрыть двух покойников. Взяв один челн, поехали двое – он и Берест. Прочие остались ждать, прикрыв тела пока лапником. Теперь можно было и у костра погреться – таиться уж нечего.

До Рощуков было всего поприща три. Налегая на весла челнока, Берест и сам не знал, какой надеется застать весь – целой или разоренной. Радоваться, что русы обрушились пока только на Малин, или досадовать. Почему не на Рощуки! Здесь им даже ближе! Пусть бы другие какие отроки, чужие, прибежали в Малин со страшным известием, а их отцы и деды, живые и здоровые, судили, как беде помочь.

Но вслух Берест не задавал этих вопросов. В душе он знал ответ. Летом, перед жатвой, Гвездобор похитил семью киевского воеводы – Свенельдова старшего сына, когда тот отправил жену, сестру и детей из Искоростеня в Киев. В засаде на лесной дороге участвовали многие мужчины – и оба боярских сына, и Мезенец с братом, и Родима с Вьюхой, и Слепак, и Лызгач. Все Мирятины сыновья, и они, Берест с отцом, и Задорка со своим отцом тоже. Да все почти. Они с Задоркой еще гордились, что боярин так высоко оценил их искусство обращения с луком – признал годными для боя. Правда, стрелять по человеку Бересту тогда не пришлось, и никому не пришлось. Гостята Гвездоборович выстрелил один раз, в землю под ноги переднему коню, и этого хватило. Гвездобор заранее уверял, чтобы не боялись: битвы не будет, русы сразу бросят оружие. Так и вышло. Они бросили оружие, и малинцам осталось лишь его подобрать и отвезти пленников – десяток отроков и киевскую боярыню с детьми – в городец. Там их заперли в обчине, но ведь худого ничего не сделали. Только Станко разок молодую девку пощупал, она как завизжит… «Руки убрал!» – Берест так и слышал ее звонкий голос: в двенадцать лет она уже привыкла указывать. Еще через день или два Гостята увез пленников куда-то вверх по Тетереву. Берест и отец в той поездке не участвовали, и куда дели семью воеводы, им было неизвестно. Но Гвездобор объяснял, что пока эта женка с детьми в их руках, земле Деревской ничего от киян не грозит. А все-таки было тревожно: ведь те дети были родные Свенельдовы внуки, а от всего, что с ним связано, добра ждать не приходилось. «Унесли змеенышей, – бормотала тогда бабка Лытуша, – дождетесь, чудище-змеище за ними прилетит…» И Берест ждал невольно, что верхом на туче грозовой со змеиным посвистом явится сам покойный Свенельд… после смерти в куда более страшном облике, чем был при жизни.