Фараон - Кристиан Жак Страница 2

Развязка, которая принудит меня занять ее место и царствовать. Необходимость, приводящая меня в отчаяние. Можно ли этого избежать? Созвать совет мудрейших и попросить их пересмотреть свое решение, убедить избрать другого правителя, получше?

Гроза, сполохи молний, проливной дождь… Из окна моей опочивальни я слежу за тем, как небеса негодуют. Суждено ли Египту пережить кончину этой исключительной, незаменимой женщины? Я не в состоянии принять этот вызов, побороть трудности, которые для меня непосильны.

Вдруг из-за черных туч появляется прекрасный белый ибис, символ бога Тота, и, раскинув крылья, планирует вниз, к дворцу. На пару мгновений, которые кажутся мне бесконечными, птица замирает в полете, и взгляд ее пронзает мне душу.

Он запрещает мне бежать.

Бог Тот напоминает, что с тех пор, как Амон избрал меня, я – не такой, как все, и не имею права отступить.

Освещаемый отблесками молний, ибис улетает на запад…

Раздается стук в дверь – нервный, нетерпеливый.

Это главный дворцовый управитель, и лицо у него озабоченное.

– Ваше величество, царица возвратилась к свету, из которого была рождена. Трон опустел.

Известие о смерти Хатшепсут не укладывается у меня в голове. Мне просто не верится, я не в состоянии представить ее последствия. Главный управитель ждет от меня каких-то слов, но я ограничиваюсь кивком.

Он удаляется.

И я остаюсь один.

Один перед лицом богов и людей. Единственный, кто в ответе за благосостояние моего народа. Того, что Амон, Тот и Большой совет избрали меня на царство, недостаточно; нужно завоевать любовь простых людей. Со времен первой династии это ключ к власти.

Мною овладевает странное чувство, равного которому по силе я прежде не испытывал: я люблю свою страну – всю, от края до края, – с ее небом, землей, великой рекой, храмами, жителями, стадами, сменой сезонов, ее днями и ночами! Она – воплощение жизни во всем ее великолепии. И отныне моим долгом будет ее оберегать.

Под пристальным взглядом ослика Старик метнул кости.

– Опять проиграл! – заявил паренек-батрак, с которым и шла игра. Затычки для кувшинов, которые он делал из травы и соломы, у него получались отменные. – С тебя малый кувшин пива!

– Ладно, ладно! Тебе все время везет, даже странно.

– Вот я и пользуюсь, пока удача не переменилась… Во дворце сейчас такая кутерьма! Молодой Тутмос, по слухам, хочет и дальше читать свои книги в Доме Жизни, и претенденты на трон уже передрались, пытаясь выслужиться перед Большим советом.

– Люди везде одинаковые, сынок.

– Вот нашу царицу – ту все любили! Ни с кем мы не воевали, все ели досыта, а на праздниках и вовсе живот мог лопнуть!

– Должно же это было когда-нибудь кончиться…

– Если ты про беспорядки в Фивах, то северяне вмешаются, так ведь? Опять сцепятся между собой, а что толку?

Батрак не так уж заблуждался. Гроза, насланная Сетом, нанесла немалый ущерб, но, похоже, это был не конец. Египет еще помнил мрачные времена владычества захватчиков-гиксосов, изгнанных из страны по воле храброй царицы.

Как обычно после кончины фараона, страна переживала глубокий траур. Трон пустовал, порядок в государстве оказался под угрозой, мужчины перестали бриться. Были отменены все праздники, работы на крупных стройках могли в любой момент остановиться – народ Египта прозябал в неизвестности и страхе. Траур продолжался семьдесят дней – столько же, сколько и процесс мумификации усопшего, после чего проводился ритуал возрождения и душа его возносилась на небеса, чтобы вечно блистать там среди звезд.

Затем Большой совет провозглашал имя нового фараона, и коронацию со всеми сопутствующими ей церемониями египтяне встречали бурным ликованием.

Однако в этот раз ситуация была неслыханной. Законный монарх, никогда не занимавшийся государственными делами, Тутмос III, по всеобщему мнению, был совершенно не способен править. А ведь стране, не имеющей могущественного и решительного властелина, который заставляет все слои общества почитать принципы Маат – справедливость, правдивость, прямолинейность и сплоченность, – грозят неисчислимые несчастья!

Склонный видеть все в черном цвете, Старик был уверен, что конец Двух Земель, скорее всего, настанет из-за гражданской войны. И случится это, разумеется, по вине двадцатидевятилетнего царя, который так увлекся научными изысканиями в храме, что совсем забыл о народе. Боги и Большой совет допустили огромную ошибку, избрав этого ребенка. Оставалось надеяться, что кто-нибудь из родичей покойной, в достаточной мере сведущий, возьмет власть в свои руки и ничего катастрофического не произойдет. Если, конечно, эти руки не будут связаны междоусобицами…

Только фараон, любимый своим народом, крепко держит кормило власти, и страна его благоденствует! Разве годится на эту трудную роль эрудит, давно удалившийся от мира, ничего не смыслящий в государственной политике, не знающий нужд своей страны?

– Сыграем еще партию?

– Сейчас самое время вздремнуть, – напомнил Старик. – Вот бы приснилось что-то приятное…

* * *

Немолодой, опытный, пользующийся всеобщим уважением и на всех наводящий страх, первый министр Узéр [7] созвал – и под большим секретом! – своих главных соратников. В его просторном поместье в Фивах имелись мастерские, хлева, пекарня, пивоварня и скотобойня – настоящий улей, в котором трудились десятки работников.

Высокопоставленные чиновники расположились в рабочей комнате хозяина дома. Из ее окон открывался вид на прямоугольный, утопающий в зелени пруд.

– Мумификация почти закончена, – объявил первый министр. – Похороны состоятся в конце недели. Еще немного, и нужно будет что-то решать!

– Вы виделись с царем? – спросил министр земледелия.

– К сожалению, нет. По рассказам осведомителей, он с утра до вечера готовится, хочет, чтобы ритуал прошел безупречно и путешествие души умершей к Прекрасному Западу, а впоследствии и ее пребывание в лучшем мире было счастливым.

– Что ж, весьма похвальное занятие. Но посмотрим правде в глаза: третий из Тутмосов не имеет ни желания править страной, ни необходимых для этого задатков.

– И что ты посоветуешь?

– Вы – члены Большого совета, вот и убедите его избрать другого фараона.

– Невозможно! Тутмос – избранник самого Амона.