Красная перчатка - Виталий Гладкий Страница 2

— Дубина! Дай! — Бартоломью вырвал бутылку из рук стрелка. — В трюме вина Сент-Фуа, Либурна, Фронсака, Бордо, а в бутылке сладкая «Кипрская Нама» [2], цены которой нет. Это вино не про твою честь. Понял, болван?

— Да понял я, понял… — огорченно буркнул Бельтрам и поплелся к остальным стрелкам, с вполне понятным интересом наблюдавшим за разыгравшейся сценкой. — Чертов скряга… — злобно прошептал он, когда капитан уже не мог его слышать.

Но Бартоломью Кривой Глаз в этот момент утратил интерес к личности вороватого стрелка. Он остолбенело уставился на захламленный причал, где неожиданно появилось сияюще-ажурное существо женского пола. Судя по пышному платью из итальянского алтабаса [3], расшитому серебряными нитями и украшенному брабантскими кружевами [4], дама, лавирующая между бочек и тюков с товаром, была аристократкой. Притом очень состоятельной. Она шла не одна: ее сопровождала молоденькая миловидная служанка и носильщик, тащивший вещи.

Остановившись возле трапа «Святой Женевьевы» (при виде дамы все погрузочные работы остановились, как по мановению волшебной палочки), пышно разодетая аристократка посмотрела на Бартоломью и, безошибочно определив в нем начальника, спросила, приятно улыбаясь:

— Мсье, не вы ли капитан этого красивого большого корабля?

У Бартоломью на какое-то мгновение перехватило горло. Пытаясь ответить, он сначала каркнул что-то невразумительное, а затем, все-таки совладав с нервами, поклонился и сказал:

— Именно так… Ваша милость.

Дама достала из красивого бархатного мешочка, украшенного вышивкой, в каком обычно хранили деньги, небольшой бумажный свиток, передала его служанке и приказала:

— Шарлотта, передай это письмо господину капитану.

Бартоломью, наконец полностью пришедший в себя, не дал подняться служанке (судя по одежде, тоже из благородных) на борт по изрядно разбитому трапу. Он быстро, словно помолодел на добрых два десятка лет, сбежал на причал и взял из рук девицы свиток. Развернув его, Бартоломью прочитал: «Капитану “Св. Женевьевы” от коменданта порта Ла-Рошель. Буду вам весьма признателен, если вы возьмете на борт графиню де Грамон и ее служанку. Они следуют до Нанта». И размашистая подпись — де Бриссак; комендант, в отличие от большинства дворян того времени, был грамотным.

Заметив, что капитан недовольно нахмурился, графиня истолковала его состояние по-своему:

— Мсье капитан, вы не сомневайтесь, я хорошо заплачу… — она тряхнула своим мешочком, и раздался мелодичный звон золотых монет.

— Ваша светлость, для меня великая честь — сделать вам одолжение, — ответил Бартоломью. — Но наше путешествие может оказаться небезопасным.

— Вы имеете в виду бури и шторма? — Графиня рассмеялась. — Какая чепуха… Я не первый раз выхожу в море. К тому же ваше судно, насколько меня просветил шевалье де Бриссак, новой постройки и может выдержать любой шторм.

Это было верно. «Святая Женевьева» и впрямь стоила тех денег, которые заплатил за нее Бартоломью. Прежде неф ходил под флагом Венеции, именовался по старинке «галерой», носил другое имя и был захвачен в качестве трофея промышлявшей в Средиземном море шайкой морских разбойников под командованием приятеля Бартоломью. Они служили на одном корабле, участвовали в сражении при Слейсе, но одного списали на берег по ранению, а второй дезертировал из королевского флота и стал пиратом. Впрочем, происхождение золотых шездоров [5], заплаченных Бартоломью за «Святую Женевьеву», тоже было весьма сомнительного свойства. Возможно, потому Кривой Глаз и назвал неф именем святой, почитаемой во Франции, — во искупление прошлых грехов (что, впрочем, не мешало ему грешить и дальше).

— Это так, — не без самодовольства ответил Бартоломью. — Но проблема заключается в другом — в пиратах. После начала войны с Англией они расплодились как навозные мухи. Король Эдуард выдает каперские патенты в больших количествах и кому угодно. Поэтому приходится держаться поближе к берегу, что тоже опасно. Лучше плыть вообще ночью, но тогда рискуешь напороться на мель.

— Ах, каперы, пираты… — графиня легкомысленно отмахнулась, словно прогоняя назойливого комара. — Разве можно сравнить утлые суденышки морских разбойников с вашим нефом? К тому же я вижу, у вас есть хорошая защита… — Она стрельнула глазами в сторону носа судна, где сгрудились стрелки; визит в порт высокородной дамы был для них сродни явлению самой святой Женевьевы.

— Если на нас нападут дьяволы Бретонской Львицы, стрелки не помогут, даже если их будет в три раза больше, — мрачно ответил Бартоломью Кривой Глаз.

— Львицы? — удивилась графиня. — Разве в море водятся львы?

Бартоломью снисходительно улыбнулся: женщина, что с нее возьмешь…

— Так прозвали супругу покойного рыцаря Оливье де Клиссона, ваша светлость. В Англии ее зовут Бретонской Львицей. Мы же называем ее клиссонской ведьмой. Говорят, что она в фаворе у самого короля Эдуарда, который лично выдал ей каперский патент.

— Да-да, теперь я что-то припоминаю… — Графиня озадаченно наморщила высокий лоб.

— Не проходит и недели, чтобы она не пустила на дно очередной французский корабль, притом вместе с командой. Львица, в отличие от других каперов, никого не оставляет в живых. Наш пресветлый король — да продлятся годы его жизни! — назвал ее бешеной ведьмой, и он прав. Так что, ваша светлость, нам есть чего опасаться.

— Тем не менее мне срочно нужно в Нант, — твердо заявила графиня де Грамон. — Там меня дожидается муж. Придется рискнуть.

— Что ж, воля ваша… — Бартоломью несколько неуклюже поклонился и сделал приглашающий жест в сторону трапа; при этом он наконец снял свою видавшую виды кожаную шляпу, тем самым показав графине, что имеет некоторое понятие о придворном этикете.

Графиня поднялась на борт без посторонней помощи и с необычайным проворством, чем здорово удивила капитана. Ему приходилось иметь дело с пассажирами слабого пола, но ни одна из дам не могла пройти по шаткому трапу без «ахов» и «охов», притом что их поддерживали служанки или кто-нибудь из команды. Правда, с графинями ему еще не довелось общаться, и Бартоломью мучительно размышлял, как ему справиться со столь сложной задачей. Ведь обслуживать высокородную аристократку — это совсем не то, что какую-нибудь мещанку или худородную дворянку.