Корабль Рима - Джон Стэк Страница 2

Год назад Септимий принимал участие в битве при Агригенте, первом серьезном столкновении с карфагенянами, или пунийцами, на острове Сицилия. Вместе с остальными принципами, главной ударной силой легиона, он занимал позицию в одной из центральных манипул второй линии боевого порядка, состоявшего из трех линий. Септимий был опционом, помощником центуриона, и после того, как первая линия гастатов дрогнула под ударом карфагенян, помогал сдерживать натиск врага, пока римляне не переломили ход сражения и не прорвали фронт пунийцев. Его действия в тот день привлекли внимание командовавшего легионом Луция Постимия Мегелла, и Септимий получил повышение, став центурионом.

Разумеется, один, подумал он и улыбнулся, увидев вынырнувшего из тумана легионера, который возвращался с бака триремы. Септимий не сомневался, что Аттик откажется идти к нему. До назначения на «Аквилу» центурион не испытывал особого уважения к морякам. Первый раз он вышел в море четыре года назад, когда римское войско из сорока тысяч человек переправлялось на судах через Мессинский пролив на Сицилию, чтобы отразить угрозу со стороны Карфагена, стремившегося захватить остров. Римские легионы впервые покидали материк, но морской путь был единственным способом попасть из военных лагерей в окрестностях Рима на поля сражений Сицилии. По мнению центуриона, моряки ничем не отличались от остальных вспомогательных войск, обслуживавших боевую пехоту, а их суда выглядели неуклюжими и неудобными посудинами.

«Аквила» была другой. Парус и мускульная сила двух сотен рабов обеспечивали невероятную скорость и маневренность судна: оно выглядело словно породистый жеребец по сравнению с вьючными мулами — грузовыми судами, с которыми ему приходилось иметь дело. Аттик оказался под стать «Аквиле». Капитан, для которого палуба корабля была домом, обладал удивительной способностью максимально использовать возможности экипажа и судна. Уважение Септимия к морякам родилось из уважения к Аттику. До назначения Септимия на «Аквилу» галера участвовала в двух экспедициях, и капитан на деле доказал, что не уступит любому центуриону.

Септимий заметил, что легионер мягко ступает по дощатой палубе, а его салют лишен обычной энергичности.

— Ну, солдат, и где же он? — В голосе Септимия сквозила скрытая угроза.

Легионер замялся, а потом ответил:

— Капитан сказал, что не может покинуть бак.

В наступившей тишине солдат ждал неминуемого наказания, готовясь стойко снести его. Заметив выражение его лица, Септимий мысленно улыбнулся.

— Очень хорошо, — кратко ответил центурион. — Возвращайся в строй.

Легионер снова отсалютовал и с облегчением занял свое место среди товарищей.

— Квинт, — бросил Септимий через плечо, — принимай командование. Я навещу капитана.

— Слушаюсь, центурион, — ответил опцион, выдвигаясь вперед и перемещаясь к центру строя.

Септимий направился на бак, наткнувшись по дороге на нескольких членов команды судна. Они трудились с самого рассвета, приводя корабль в боевую готовность, и их привычные действия были до того слаженными, что не требовали ни советов, ни указаний. Центурион медленно приблизился к капитану.

Аттик стоял на самом краю бака, слегка перегнувшись через поручень, словно желая видеть дальше в непроницаемом тумане. Заметив приближение Септимия, он слегка наклонил голову, но не обернулся. Аттик был на три дюйма ниже, на тридцать фунтов легче и на год старше центуриона. Он происходил из греческой семьи, и его отец занимался ловлей рыбы в окрестностях Локри, города-государства в составе Великой Греции на самом кончике итальянского «сапога», который попал под власть Рима лишь в прошлом поколении. Аттик поступил на службу в римский флот в возрасте четырнадцати лет, причем не потому, что был предан идеалам Римской республики — он никогда не видел Рима и почти ничего не знал о демократии, — а по необходимости. Как и все обитатели побережья Ионического моря, его семья жила в постоянном страхе перед пиратами, орудовавшими у берегов Калабрии. Аттик не желал мириться с этим страхом и всю пятнадцатилетнюю карьеру на флоте посвятил охоте на пиратов — охоте, которая, как он надеялся, принесет плоды и в этот день.

— Ты хотел со мной поговорить? — не оборачиваясь, спросил Аттик.

— Да. Благодарю, что поторопился принять мое приглашение, — саркастически ответил Септимий. — Ну и где твои пираты? Мне казалось, они должны были появиться еще час назад.

— Не понимаю, куда они делись. — В голосе Аттика сквозила досада. — По нашим источникам, их бирема через день проходит тут перед самым рассветом.

— А твои «источники» не могли ошибиться?

— Нет. Жизнь этих рыбаков зависит от того, насколько хорошо они знают о перемещении пиратов в здешних водах. Они не ошиблись… но что-то случилось. То судно должно было уже пройти мимо нас.

— Может, ты пропустил его из-за тумана?

— Пиратскую бирему? Сомневаюсь… Будь она даже на расстоянии половины лиги [3] от нас, я бы услышал барабан начальника гребцов. Нет… она не появлялась.

— А если пираты шли под парусом?

— Они не могли идти под парусом так близко к берегу, особенно при переменчивом ветре с моря.

— И что теперь? — вздохнул Септимий.

— Туман редеет. Подождем, пока он рассеется, и покинем бухту. Без дозорного на том мысу, — махнул рукой Аттик в сторону выхода из узкого залива, — мы не узнаем о приближении врага, а нас самих будет хорошо видно. Мы рискуем быть запертыми тут.

Как будто прислушавшись к словам Аттика, в окутывавшем «Аквилу» тумане образовался большой просвет. Септимий уже поворачивался, чтобы покинуть бак, когда его внимание привлек вид, открывшийся по ходу судна. В этом месте побережья Калабрии ширина Мессинского пролива составляла чуть больше трех миль, и вдали, под голубым небом, виднелось восточное побережье Сицилии. Однако вовсе не великолепный пейзаж заставил Септимия замереть.

— Теперь понятно, почему не появились пираты, — пробормотал Аттик.

На середине пролива прямо напротив них, на расстоянии около лиги, медленно двигались три триремы, направляясь на север, к входу в пролив. Это был авангард, разведка: корабли, выстроившиеся клином, неспешно шли на веслах, поскольку при полном безветрии в проливе не могли использовать паруса.

— Милосердные боги, — прошептал Септимий. — Кто это?

— Карфагеняне! Триремы тирской постройки, тяжелее «Аквилы», приспособленные для плавания в открытом море. Похоже, туман скрывал нас достаточно долго.

Объясняя, Аттик смотрел вовсе не на три корабля, а на южную часть пролива. Примерно в двух лигах позади авангарда темнели силуэты приближающихся судов — целый флот во главе с квинквиремой, массивной галерой с тремя рядами весел, как у «Аквилы», но с двумя гребцами на каждом весле верхнего ряда.