Всеобщая история пиратства - Даниэль Дефо Страница 2

Правда, к началу эпохи Великих географических открытий европейское пиратство постепенно утратило свою роль одного из основных поставщиков «живого товара» на мировые рынки: к услугам морских государств Европы оказались необъятные охотничьи угодья Гвинеи, то есть, практически все западное побережье Африки. Португальские, а потом голландские, английские, французские официальные экспедиции охотников за рабами быстро вытеснили пиратов из этого прибыльного сектора торговли. И все же на продаже захваченных транспортов с черными невольниками им удавалось урывать неплохие куски, не говоря уже о традиционной практике выкупов за знатных белых пленников. Другая сторона этой темы несколько неожиданна – беглые и захваченные на транспортах негры-рабы оказались обильным источником пополнения числа самих пиратов. При этом команды пиратских кораблей, частично состоявшие из негров, отличались особой стойкостью в бою: бывшим рабам было за что мстить, а в случае пленения их ожидала участь куда более горькая, чем виселица.

Но важнейшим фактором, сформировавшим главные черты того пиратства, которое мы сейчас воспринимаем как «классическое», было, конечно, открытие Америки. Когда в океанские просторы стали робко проникать новоявленные морские государства – Голландия, Англия и Франция, мир уже был целиком поделен между сверхдержавами тех времен: Испанией и Португалией. На законных основаниях другие страны претендовать на создание заморских колоний не могли: такое положение вещей было освящено буллой самого Папы. Захватить силой? Тоже сомнительно: те же колонии нескончаемым потоком поставляли серебро и до той поры редкое в Европе золото в сокровищницы испанской и португальской корон, так что война с этими монстрами была обречена на провал по чисто экономическим причинам. Единственным выходом из этого замкнутого круга было санкционированное пиратство «по национальному признаку».

Так расцвел знаменитый институт каперства, нацеленный на подрыв экономической мощи и колониального всесилия испанцев и португальцев. И в очень скором времени большая часть европейских пиратов, сориентировавшись в обстановке, переместилась в Карибское море и к африканским берегам. Стали возникать пиратские базы на Тортуге, Провиденсе, Мадагаскаре, и уже к середине XVII века карибские пираты стали достаточно сильны, чтобы не только нападать на испанские казначейские галеоны, но и захватывать целые города на Панамском и Дарьенском перешейках. В истории пиратства начался «золотой век».

В европейских странах – претендентах на равноправное членство в «морском клубе» такое положение вещей вызывало двоякие чувства. С одной стороны, даже после гибели Великой Армады Испания оставалась безусловным хозяином морских просторов, поэтому правительство Англии, например, старалось не лезть на рожон и официально открещивалось от «своих» пиратов. С другой стороны, для реализации колониальных устремлений новичков разбойные нападения на испанские транспорты продолжали оставаться чрезвычайно полезными. К тому же, уменьшились опасности судоходства в европейских водах, а в среде буржуазии громкие пиратские походы против «золотых городов» Новой Испании вызывали настоящие приливы патриотизма, иногда даже несколько горячечного.

Да, в общественном мнении конкретный живой пират формально оставался одиозной личностью, даже если само государство прекращало по отношению к нему судебное преследование. Но сами пиратские подвиги, со всей их кровью и грязью, не только случались далеко от родного порога, но и очень сильно подогревали чувство национальной гордости. Не случайно именно в XVI – XVII веках в Англии начинают печатать книги небывалого доселе жанра – путевые дневники и воспоминания пиратов, которые неизменно пользовались определенным читательским спросом. И, наконец, в 1678 г. в Голландии, а вскоре и в ряде других стран Европы, появилось сочинение, положившее начало обширному семейству книг по истории пиратства – «Пираты Америки» А. Эксквемелина.

До сих пор достоверно неизвестно, какое имя зашифровано было в этой анаграмме. Однако все историки сходятся на том, что под псевдонимом «А. Эксквемелин» скрывался французский врач, волею судеб ставший буканьером на Тортуге и принимавший непосредственное участие в знаменитых панамских походах Генри Моргана. Вернувшись в 1674 г. в Европу, Эксквемелин занялся врачебной практикой в Амстердаме, а на досуге записал то, что счел интересным из своих наблюдений за природой, нравами и обычаями Карибского моря, из своего опыта буканьера и участника пиратских вылазок, перемежая этнографию и натуралистику пространными жизнеописаниями карибских пиратов. Именно эта книга не только сохранила в истории, но и сильно выделила из общего ряда пиратов XVII века имена Л’Оллонэ и Рока Бразильца, увековечила живые подробности экспедиций Моргана.

«Пираты Америки» вызвали в Европе фурор. В считанные месяцы книгу перевели и переиздали в Германии, Испании, Англии, Франции. Характерно для того времени, что переводчики редактировали «Пиратов» в духе своих национальных пристрастий; в результате, если голландский текст живописал зверства испанцев в Новом Свете, то в его испанском варианте испанцы выставлялись невинными овечками, а английские пираты, и особенно сам Морган, являли собой кровавых чудовищ. Нас с вами это обстоятельство могло бы не особенно интересовать, если бы английский перевод книги не был сделан… с испанского. Но случилось именно так, и это обстоятельство определенным образом повлияло на формирование всего «пиратского» жанра.

В 1724 г. на полках лондонских книжных лавок появилась книга, которой была уготована двусмысленная судьба «серого кардинала» литературы о пиратах – «Всеобщая история пиратов» капитана Чарлза Джонсона. В ней излагались биографии десяти карибских пиратов 1710-х годов. Как и «Пираты Америки», книга пользовалась колоссальным успехом у читателей: вскоре увидели свет второе и третье издания, дополненные новыми биографиями, а в 1728 г. появился второй том «Всеобщей истории», повествующий о пиратах Индийского океана.

Многие детали стиля «Истории» говорят о том, что ее автор взял за образец сочинение Эксквемелина. Та же злободневность, поскольку речь в книге шла о событиях нескольких недавних лет. Тот же слегка суховатый, а временами нарочито бесстрастный язык стороннего наблюдателя-хрониста. То же обилие мелких бытовых деталей – а в конце книги, для вящего сходства, даже вшитое в ткань изложения пространное «Описание», повествующее о природных и географических особенностях островов Сан-Томе и Принсипи: бесспорно любопытное, но, в отличие от «Пиратов Америки», почти никакого отношения к основному тексту не имеющее. Наконец, впечатляющие картины зверств английских пиратов (а все главные герои «Истории» – англичане), что продолжало традицию, заложенную, как мы уже знаем, легкой рукой испанского переводчика Эксквемелина. И все же то, что придавало книге Джонсона особую ценность в глазах современников и еще более ценно сегодня, было несомненной авторской находкой: опора на документальные свидетельства.

Вряд ли где еще широкой публике могла представиться возможность прочитать письмо капитана торгового судна с подробным описанием жестокого боя, который он вел с двумя пиратскими кораблями. Или подлинный текст речи, с которой королевский судья обратился к захваченному пирату, прежде чем объявить тому смертный приговор. Местами «История» Джонсона даже напоминает некий статистический отчет, с такой скрупулезностью перечисляются в ней данные о захваченных пиратами кораблях: тип, название, фамилия капитана, количество пушек, численность команды. Доступа к такого рода сведениям Эксквемелин, по понятным причинам, иметь не мог. Зато в его книге есть то, чего нет у Джонсона: опыт очевидца и непосредственного участника описанных событий.