Аэроплан-призрак - Поль де Ивуа Страница 20

Немедленно был вызван Джеймс Линдлей, тюремный врач. После исследования ученый-практик установил, что заключенный погиб от сердечной эмболии.

Событие это само по себе не представляет ничего такого, что могло бы нас огорчить. Природа благородно покончила с громким делом, которое в последнее время завладело умами общества.

Но рядом с образом виновного находятся два нежных женских создания, две девушки — обе его жертвы, обе пораженные в сердце. Одна — утратившая разум мисс Лизель Мюллер — была заключена в психиатрическую лечебницу. Ее отец, объявившийся так неожиданно, постоянно находился при несчастной дочери. Узнав о кончине инженера, отец, мистер Тираль, немедленно потребовал разрешения увезти свою дочь из Англии. Он хочет положить ее в клинику к одному знаменитому врачу на континенте, который, может быть, сумеет вылечить несчастную девушку.

Вторая жертва — мисс Эдит Фэртайм, дочь лорда и могущественного промышленника. Будучи невестой обвиняемого, мисс Эдит каждый день посещала тюрьму, с трогательным упорством отказывалась верить в виновность любимого человека. Получив телеграмму о смерти обвиняемого, она потребовала его тело, вырванное смертью у правосудия. Эдит Фэртайм изъявила желание похоронить его в фамильном склепе-часовне, воздвигнутом под сенью парка Фэртайм-Кастля, вблизи Уимблдона. Она надела траур, как вдова, и высказала твердую решимость никогда не выходить замуж.

Бесспорно, подобный поступок чистой, юной, любящей души заслуживает почтения, даже преклонения. Но нам кажется, что прямым долгом семьи лучше было бы противодействовать таким преувеличенным проявлениям горя, проявлениям, скажем открыто, бесполезно компрометирующим.

Впрочем, не будем настаивать. Перед нами прошла смерть — преклоним головы».

— Вот так, Марга, видишь? Это — болезнь! — закончил немец, складывая газетный лист.

Она не успела ответить. Раздался стук в дверь, которая затем быстро распахнулась, и за лакеем в комнату вошел Тираль, ведя за руку Лизель, двигающуюся словно автомат, с обращенным внутрь себя взглядом больших черных глаз.

— Я получил разрешение забрать из больницы дочь и сейчас же поехал к другу и благодетелю, каким вы себя проявили по отношению к нам, чтобы спросить — когда мы уезжаем? Когда мы увидим доктора, который, быть может, вернет рассудок моей девочке?

— И превосходно сделали, что пришли! — воскликнул фон Краш, усилием воли настроив себя на хороший тон со своим гостем. — Мне еще понадобится денька два, чтобы закончить кое-какие дела. Значит, через два дня можно и уехать!

— О!.. Благодарю вас!.. Благодарю!

Тираль восторженно пожал немцу обе руки, затем подбежал к Лизель, бесчувственной, как всегда, сжал дочь в объятиях и покрыл ее личико поцелуями.

— Мы тебя вылечим, дорогая… И ты узнаешь, что у тебя есть отец, который любит тебя больше жизни!

Фон Краш воспользовался этой минутой, чтобы шепнуть Маргарите на ухо:

— Ты его займи чем-нибудь эти два дня. Надо дать ей отдохнуть от его общества…

И, снова обратившись к Тиралю, сказал:

— Вы поселитесь, конечно, в этой же гостинице… И я попрошу вас сопровождать мою дочь во время ее поездок по городу. Мне хочется поскорее освободиться от дел — я вынужден буду оставлять ее одну.

Затем, усевшись, закончил:

— А теперь прошу позволения окончить завтрак. Мы сегодня опоздали.

Вдруг он схватил через стол руку Маргариты, которая сидела напротив. Та вопросительно взглянула на него.

— У меня есть идея, Марга, — тихонько шепнул ей немец, пользуясь тем, что Тираль весь углубился в нежный монолог, которым выражал своей бессмысленно глядевшей в пространство дочери свою радость и свою надежду вскоре увидеть ее здоровой. — Мы будем присутствовать на похоронах инженера в фамильном склепе.

— Зачем?

— Во-первых, это будет выражением сочувствия Фэртаймам, во-вторых — встреча с Питером-Полем. Понимаешь?..

Маргарита благодарно взглянула на отца.

В глубине парка, окружающего Фэртайм-Кастль, есть уединенный уголок, посвященный воспоминаниям о милых сердцу людях, покинувших этот мир. Там есть небольшой пруд, в котором отражается часовня, выполненная в византийском стиле.

А вокруг — большие деревья, окруженные живой вечнозеленой изгородью, отделяющей это место от остального мира.

В этой византийской часовне обрели вечный покой члены семьи Фэртаймов.

Двадцать четыре часа спустя после решения, принятого фон Крашем, немец и его дочь были уже там, у фамильного склепа, среди семьи Фэртаймов, провожающих Франсуа д’Этуаля к месту его последнего успокоения.

Влияние лорда без труда преодолело все административные препятствия. Тело заключенного было выдано официально: его разрешено было похоронить в частном склепе и перевезти по улицам в экипаже без всяких специальных отличительных знаков.

Эдит в глубоком трауре пожелала проводить бренные останки своего жениха от Ньюгейта до Фэртайм-Кастля.

Каждый день в замок приходили целые горы визитных карточек, писем и телеграмм с выражением сочувствия. Лорды, члены палаты, лорд-мэр, промышленный мир — решительно все отнеслись к событию как к горю, постигшему почтенную и уважаемую семью.

Лорду Фэртайму пришлось убедиться, что общество, в котором он жил, состоящее из людей, всегда в своих поступках задающих себе вопрос: «Что скажет свет?», — в некоторые минуты жизни возвышается до искреннего преклонения перед чужим мужеством и прямотой.

Эдит Фэртайм стала героиней дня. Ее поступок не только не унизил ее в общественном мнении, а, наоборот, привлек к ней всеобщие симпатии.

Сейчас все собрались у порога часовни.

Двойная дубовая дверь, украшенная резьбой, была отперта. Через нее можно было увидеть большую круглую комнату, вымощенную мозаичными плитами. Стены, расписанные блеклыми угасшими рисунками, были разделены колоннообразными выступами на отдельные части, состоящие из мраморных досок — дверей, ведущих в глубокие ниши, служащие последним пристанищем земным странникам.

Мраморные доски были все на своих местах кроме одной. На некоторых были надписи. И на соседней с той, которая сейчас отсутствовала, выделялись золотые буквы: «Мэри-Эдит Фэртайм».

Там покоилась леди Фэртайм, мать Эдит. Отделение, около которого была прислонена вынутая из своей рамы мраморная доска, предназначалось для Франсуа д’Этуаля.

Печальный кортеж тихо двигался в начинающихся сумерках через парк. Зловещий ящик, которым заканчивалось мирское существование человека, приближался. Его несли на плечах люди, одетые в черное, к петлице каждого был прикреплен серебряный цветок и бант из крепа — символ постоянства. За ними шла Эдит, под черной траурной вуалью, поддерживаемая отцом и Питером-Полем. Позади шагал Джим, рядом с ним — фон Краш и Маргарита, стараясь принять сочувствующий вид.