Дорога за горизонт - Борис Батыршин Страница 21

Кондрат Филимоныч готов был голову дать на отсечение, что среди них есть тот самый, первый соглядатай – он-де узнал его по разорванной надвое абе и перекошенному битому рылу. С таким авторитетным заявлением спорить было трудно – память на лица у кондукторов парусного флота крепкая, поди иначе запомни в толпе матросиков провинившегося! Так что выводы получались неутешительные – едва мы успели ступить на улицы Александрии, как нас уже вычислили и выпасли – и наверняка не с добрыми намерениями. Но, делать нечего; оставив Антипа с казачками стеречь дом, мы втроём – ваш покорный слуга, доцент Евсеин и бдительный кондуктор[28]– зашагали по направлению к дворцу хедива. Садыков отсутствовал, он отправился по делам службы к консулу, где и намеревался задержаться на пару часов. На всякий случай мы оставили записку: как только освободиться – пусть берёт вооружённых казаков и ждёт нас возле дворца хедива. Сам не знаю, зачем я отдал это распоряжение; после истории со слежкой за кондуктором меня стали грызть смутные предчувствия.

Хранитель собрания хедива встретил нас с распростёртыми объятиями. Он являл собой столь разительную картину с недоверчивым, язвительным учёным, которому нас представили почти год назад, что я даже усомнился – а не подменил ли кто-нибудь злонамеренный уважаемого герра Бурхардта? Руки у него крупно дрожали; глаза бегали, голос то срывался на визжащие нотки, то переходил в свистящий шёпот. Археолог был до смерти перепуган – и ни чуточки этого не скрывал.

Попетляв с полчаса по коридорам подземного лабиринта, немец привёл нас неприметной лестнице, скрывающейся в нише стены. Ниша оказалась заперта массивной железной решёткой с висячим замком. Открыв его, Бурхардт шустро – что говорило о долгой практике – заковылял вниз по ступеням.

Лестница уводила ниже уровня подземного хранилища и заканчивалась в небольшой круглой зале без дверей. Зала была оказалась завалена разнообразным хламом – кирки со сломанными ручками, деревянные, окованные бронзой рычаги, напоминающие корабельные гандшпуги, мотки вконец сгнивших верёвок, доски, рассыпавшиеся корзины, высоченные, в половину человеческого роста кувшины, все, как один, разбитые. Любой их этих предметов сам по себе являлся предметом старины – если судить по покрывавшему их слою пыли.

Бурхардт подошёл к стене, повозился. Что-то металлически щёлкнуло – и я увидел то, чего так и не дождался в прошлый раз. Кусок стены с пронзительным скрипом отъехал в сторону, открывая узкий проход.

Мы вошли; тоннель тянулся нескончаемо, то с уклоном вниз, то с почти незаметным подъёмом. Тени от ламп метались по стенам; я не стал включать электрический фонарик – каждый из нас нёс маленькую масляную лампу, а сам Бурхардт обзавёлся большой, керосиновой. В ее ровном, сильном свете бледнели наши жалкие огоньки. Резких поворотов в тоннеле не имелось, как и прямых участков – любой кусок этого коридора имел плавный изгиб. Ответвления не попадались вовсе, а бесконечные дуги и изогнутые участки не позволяли судить, в каком направлении мы следуем. Ясно было одно – мы давно уже вышли не только за пределы дворца хедива, но, скорее всего, и за пределы соседних кварталов. Пожалуй, мы прошагали около двух миль, и я с трудом понимал, что находится над нашими головами.

Коридор закончился такой же круглой комнатой без дверей. Скрипнул скрытый в стене рычагов, и за отодвинувшимся блоком открылся еще один, на этот раз совсем короткий тоннель.

Вот теперь мы оказались в настоящем логове старого археолога – не то, что бутафория, предъявленная нам во время прошлого визита. То было предназначено морочить головы не в меру любопытным дворцовым слугам. А здесь…

Мы шли вдоль стеллажей уставленных книгами, свитками, связками папирусов, стопками глиняных табличек, покрытых клинописью – и снова книгами. Я невеликий знаток палеографии[29], но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: самый «свежий» экземпляр из хранившихся в этом подземелье написан и переплетён в кожу задолго до падения Константинополя. Что касается старых… тут фантазия мне отказывала. В любом случае – не менее трёх тысяч лет; более ранним сроком образцы клинописи, по моему, не датируются. Чем дольше мы вышагивали вдоль бесконечных полок, тем больше крепло у меня подозрение – а не та ли эта библиотека, соперничающая своей таинственностью с библиотекой Иоанна Грозного, а богатством фондов с любой из ныне существующих коллекций древних текстов… да и вообще, считающаяся сгоревшей уже более тысячи ста лет назад? Если та – тогда ясно, почему Бурхардт безвылазно просидел на этой должности столько лет, даже на время не выбираясь в Европу: не мог оторваться от своих сокровищ. И наверняка хедив понятия не имеет, что скрыто под его дворцом! Бурхард остаётся единственным хранителем – и владельцем, если уж на то пошло! – этого удивительного собрания.

Будто уловив мои мысли, немец остановился, и я чуть не налетел на него. Учёный смотрел вызывающе, воинственно задрав редкую бородёнку. Только руки по прежнему дрожали, и страх смешанный с безумием мутной водицей плескался в старческих глазах.

– Да-да, герр Семёнофф, вы не ошиблись! Перед вами Александрийская библиотека, величайшее книжное собрание античного мира! Трижды её объявляли погибшей; сначала общедоступная часть хранилища пострадала при Цезаре, в 48-м году до нашей эры, потом, тремястами годами позже якобы сгорели главные фонды – когда легионеры Аврелиана зажгли квартал Брухейлн. И наконец, уже в седьмом веке от Рождества Христова, когда и была придумана одна древняя но, увы, неубедительная байка Рассказывают, что арабский полководец Амра ибн аль-Аса, взяв Александрию, послал спросить халифа Омара, что ему делать с огромной библиотекой. Суровый Омар дал ответ: «Если в этих книгах написано то же, что есть в Коране, то они не нужны, а если в них заключается то, чего нет в Коране, то они вредны, – следовательно, их надо сжечь».

И толпа поверила что бесценное собрание погибло в огне – и верит до сих пор, прошу отметить! Но нашлись, герр Семёнофф, мудрецы, которые скрыли бесценные сокровища от черни, и, главное, от бесчисленных гностиков, толкователей, оккультистов, которых столько развелось за последнее тысячелетие! Дай волю этим стервятникам – и они запустят свои высохшие от алчности, скрюченные пальцы в бесценные тома – чтобы выдрать в мясом, опошлить, подогнать под свои заблуждения, исказить до неузнаваемости. Лишённые знаний, скрытых на этих полках – немец величаво обвёл рукой вокруг себя, – они не более чем подражатели, собиратели крох, обреченные всю жизнь составлять головоломку, не зная, что большая часть её кусочков попросту отсутствует в коробке. Но если однажды они дорвутся…

Лицо Бурхардта перекосилось; даже руки перестали дрожать, с такой ненавистью он произнёс эти слова.

– Так что, вы, герр Семёнофф, и вы, герр Евсеин, теперь единственные в мире люди, посвященные в эту тайну!

Конец ознакомительного фрагмента