Приключения Айши (сборник) - Генри Райдер Хаггард Страница 21

Я спросил, как велика страна и ее население. Устане ответила, что все население состоит из десяти «семейств», включая и большое «семейство», куда входит сама царица, – живут они в пещерах в горах, окруженных болотами, через которые можно пройти только по тайным тропам. Случается, что «семейства» воюют друг с другом, но, как только Она повелевает прекратить войну, все тотчас же складывают оружие. Эти войны, а также лихорадка, которую амахаггеры часто подхватывают в болотах, не позволяют расти их численности. Никаких связей с другими народами у них нет, никто не живет поблизости, а если бы и жил, не смог бы перейти через обширные болота. Однажды со стороны Великой Реки (очевидно, Устане говорила о Замбези) на них хотело было напасть вражеское войско, но воины заблудились в болотах: как-то ночью они приняли огромные движущиеся огненные шары за факелы в руках врагов, бросились за ними вслед и многие потонули. Остальные же умерли от лихорадки и голода, так ни разу и не сразившись с амахаггерами. Только те, кто знает тайные тропы, могут перейти через болота, сказала она, добавив, что мы никогда не смогли бы добраться сюда, если бы нас не принесли в паланкинах, – тут она, конечно, права.

Все это и еще многое другое мы узнали от Устане за те четыре дня, что предшествовали началу важных событий: таким образом, пищи для размышлений было вполне достаточно. Происходящее казалось удивительным, даже невероятным, и все же самое странное заключалось в том, что надпись на черепке подтверждалась во многих своих подробностях. Здесь обитает таинственная царица, наделенная поразительными, даже сверхъестественными способностями, зовут ее просто Она, и в этой безымянности есть нечто, внушающее трепет. Все это не укладывалось у меня в голове, озадачен был и Лео, но он, разумеется, торжествовал, вспоминая мои насмешки над всей этой историей. Что касается Джоба, то он давно уже перестал понимать, что происходит, и только повиновался обстоятельствам, плыл, можно сказать, по течению. К арабу Мухаммеду амахаггеры относились достаточно вежливо, но с убийственным презрением; он был в постоянном страхе, хотя я и не мог понять, чего он, собственно, опасается. Целыми днями он сидел, съежившись, в углу пещеры, непрестанно моля Аллаха и Пророка о заступничестве. Когда я стал расспрашивать его о причинах такой подавленности, он сказал, что все эти люди не смертные мужчины и женщины, а злые духи, да и страна эта заколдованная, и, честно сказать, однажды или дважды я готов был с ним согласиться. На исходе был уже четвертый, после отправления Биллали, день, когда случилось нечто непредвиденное.

Мы трое и Устане сидели вокруг костра в большой пещере, собираясь уже разойтись по своим каморкам; девушка была в глубокой задумчивости, и вдруг она встала и положила руку на золотистые кудри Лео. Даже и сейчас, закрывая глаза, я как будто вижу воочию ее гордую статную фигуру то в густой тени, то в багровых отсветах огня: сцена непостижимо-загадочная, и в самом ее центре – Устане; все свои размышления и предчувствия она изливает в своеобразной песне, звучащей почти речитативом:

Ты мой избранник – я ждала тебя с самого начала.Ты очень красив – у кого еще такие волосы, белаякожа?У кого еще такие сильные руки, такая мужскаястать?У кого еще глаза, как лучистые звезды небес?Ты само совершенство, ты облик счастья, к тебестремится сердце мое.С первого взгляда я пожелала тебя.Тебе предалась я, о мой возлюбленный.Крепко тебя я держу, охраняя от бед.Голову твою я прикрыла своими волосами, чтобыне припекало солнце.Вся я была твоею, как и ты был моим.Но счастье наше продлится недолго: в утробе у Времениуже роковой вызревает день.Какую беду принесет с собой этот день? Увы, мой любимый,не знаю.Я погружусь на дно темноты, и тебя никогда не увижубольше.Тобой завладеет та, что сильнее, прекрасней Устане.Ты обернешься, поищешь глазами, окликнешь меняна прощанье.Но волшебством своей Красоты Она очарует тебяи уведет далеко, в ужасное место.И тогда ты, любимый…

Тут эта необыкновенная девушка прервала свою песню; честно сказать, песня показалась нам маловразумительной, хотя мы и уловили общий ее смысл. Устане устремила глаза на какую-то темную тень, и вдруг ее лицо приняло отсутствующее и в то же время испуганное выражение, как будто она силилась проникнуть в неведомую страшную тайну. Она сняла руку с головы Лео и указала куда-то в темноту. Мы все посмотрели в ту сторону, но ничего необычного не заметили. Устане, однако, видела, или ей показалось, что она видела, нечто такое, чего не выдержали даже ее железные нервы: она, без единого звука, рухнула в беспамятстве. Лео, который успел уже привязаться к Устане, был в сильной тревоге и смятении; я же должен положа руку на сердце признаться, что испытал что-то вроде суеверного ужаса. Такой сверхъестественно жуткой была вся эта сцена!

Девушка скоро очнулась и села на полу, все еще дрожа после испытанного потрясения.

– Что ты хотела сказать в своей песне? – спросил ее Лео, который благодаря долгой учебе говорил по-арабски довольно бегло.

– Ничего, мой единственный, – ответила она с вымученной улыбкой. – Я просто пела по обычаю своего народа. Нет-нет, я ничего не хотела сказать. Как можно говорить о том, что еще не свершилось?

– Что же ты видела, Устане? – спросил я, пристально вглядываясь ей в лицо.

– Ничего, – повторила она, – ничего не видела. Не расспрашивай меня. Зачем тебя тревожить? – Она повернулась к Лео, взяла его голову в свои руки и ласково, по-матерински поцеловала в лоб. Никогда еще на лице ни одной женщины, цивилизованной или дикой, не видел я такой беспредельной нежности. – Когда я покину тебя, о мой единственный, когда ночью, протянув руку, ты не найдешь меня рядом, вспоминай обо мне: может быть, я недостойна омывать тебе ноги, но я очень люблю тебя. А теперь будем любить друг друга, будем наслаждаться отпущенным нам счастьем, ибо в могиле нет ни любви, ни тепла, ни ласкового слияния губ. Если там что-нибудь и есть, то только горькое сожаление о том, что могло бы быть. Эта ночь – наша, но откуда нам знать, кому принадлежит завтрашняя?

Глава VIII Пиршество и наше спасение

На другой день после этой примечательной сцены – она запечатлелась в нашей памяти не столько сама по себе, сколько тем, чтó она предвозвещала и предвосхищала, – нам объявили, что вечером в нашу честь будет устроено пиршество. Я пробовал уклониться под тем предлогом, что мы, мол, люди скромные, не любим пиров, но мою отговорку встретили таким недовольным молчанием, что я больше не возражал.

Перед самым закатом мне сообщили, что все уже готово, и вместе с Джобом мы вышли в большую пещеру, где встретились с Лео и его неразлучной спутницей – Устане. Они где-то бродили и ничего еще не знали о предстоящем пиршестве. Когда Устане услышала о нем, она сильно изменилась в лице. Повернувшись, она схватила за руку проходившего мимо человека и что-то спросила у него повелительным тоном. Его ответ как будто бы успокоил ее, но не полностью. Она попыталась возразить, однако этот человек – судя по его осанке, важная персона – произнес что-то сердитым тоном и оттолкнул ее, затем, смягчившись, отвел ее к костру, вокруг которого уже собралось много людей, и усадил рядом с собой – по каким-то неведомым соображениям Устане покорно подчинилась.