1661 - Дени Лепе Страница 23

Обрадовавшись такому исходу, Мольер незаметно подал Габриелю знак, и они вдвоем откланялись.

* * *

Покончив с ужином, Никола Фуке снова задумался. Откровенность юноши с честным взором, чьего имени он даже не знал, породила в глубине его души подозрения. Он, самый могущественный и безусловно самый богатый человек в королевстве после Мазарини; он, верный слуга короля и любимец Анны Австрийской; он, которому были обязаны все влиятельные вельможи в этой стране… неужели он, Никола Фуке, стал мишенью заговора, замышленного этим жалким счетоводишкой Кольбером? «Нет, — сказал он себе, допивая вино, — невозможно, этому не бывать!»

* * *

В экипаже, который выехал из Сен-Манде и вез их в Париж, Мольер вздохнул и посмотрел на Габриеля с печальной и полной признательности улыбкой.

— Спасибо, — сказал он просто.

Ничего не ответив, юноша разглядывал стылую сельскую местность за окнами экипажа и, вспоминая необыкновенный вечер, думал, до чего же азартная это штука — тонкая игра во власть.

Ускорив шаг, чтобы успеть к началу службы, Кольбер вздрогнул от порыва ветра. Последние дни стояла сильная стужа, и большую часть столичных улиц затянуло тонкой ледяной коркой, отчего на разбитой брусчатке стало особенно скользко.

Жак Бенинь Боссюэ, со своей стороны, больше думал о руках, чем о ногах, поднимаясь на кафедру. Холод, царивший в ризнице церкви фельянов, сковал его сложенные вместе пальцы, пока он в глубокой задумчивости ожидал часа проповеди. Он никак не мог избавиться от навязчивого ощущения. Боссюэ вспомнил зимний день 1659 года, когда он впервые взошел на эту кафедру по случаю торжественного открытия церкви. Сколько времени прошло после первого дня его славы в Париже, а с тех пор, как он закончил учение в Меце, и того больше! Стиснув зубы, он обвел взглядом безмолвные ряды прихожан. Он узнавал знакомые лица, в том числе людей именитых. Отведя взгляд в сторону, он глубоко вздохнул, разложил перед собой маленькие листочки с пометками и начал…

— Надо, братья мои, чтобы она сама снизошла на нас, привлеченная величием происходящего, дабы служить посредницей глаголющей мудрости…

Кольбер вздрогнул, поймав себя на том, что потерял нить проповеди. У него возникло неприятное чувство недоверия к происходившему. Искоса посмотрев на своих соседей, он заметил, что они с затаенным дыханием внимают ясному голосу низенького сухопарого проповедника.

«Слишком утонченно, — проворчал он про себя, — слишком изысканно рассуждает, слишком благодушно…»

Двойная бухгалтерия и хитроумная паутина денежных потоков, сплетенная Мазарини, — вот что отныне занимало Кольбера всецело, заполняя голову неотвязными мыслями. Резким движением он сунул руку в карман, достал записную книжку и лихорадочно занес в нее карандашиком три имени для проверки. С досадой он заметил, что никак не может сосредоточиться на теме проповеди, которую Боссюэ читал звучным, четким голосом.

— Так что же это за мудрость? — продолжал проповедник. — Как божественный дух открывается разуму человеческому? Выразительность идет рука об руку с искусствами, политикой, поэзией и со всякого рода человеческой деятельностью, требующей совершенного вдохновения. Так может ли выразительность, призванная украшать блеклость наших несовершенных рассуждений, быть полезна для отображения Истины, совершенного откровения? Человечно ли творение Господа нашего, стремящееся облечься в мишуру? Братья мои, ответ на сей вопрос заключен в оборотной стороне вещей, на которую должно обращать взгляд: не на слово Божие, а на слух и око, коим оно предназначено. Воистину откровение Божие нуждается не в украшении, а в покровах, дабы блеск его не смутил бедных слепцов, на которых оно может снизойти! Потому то Священное писание и нуждается в толковании: оно блещет незыблемой, совершенной точностью. Оно есть краеугольный камень, на котором зиждется все и вся; оно есть оплот благоденствия святой матери Церкви нашей и королевской власти. Оно — основа и закон…

Кольбер сунул записную книжку в карман. «Этот жалкий интриганишка Боссюэ разглагольствует о выразительности слова Божьего. И кого же он хочет надуть? — подумал Кольбер, открыто улыбаясь, не в силах скрыть свое тщеславие. — К кому обращены его речи — к Святому Духу или к королеве-матери, сидящей в первом ряду?»

Волнение Кольбера выдавало лишь неритмичное постукивание ноги, которое он не мог удержать. «Черт возьми, сударь прорицатель, говорите, говорите, я буду только рад. И все учту. А дальше поглядим…»

Сощурив глаза и успокоившись, Кольбер снова попытался ухватить ритм проповеди.

Однако сосредоточиться ему мешала маячившая впереди прядь светлых волос, выбившаяся из-под чьей-то мантильи. Кольбера опять охватило сильное раздражение. Белая ручка, поднятая, чтобы поправить непослушную прядь, и легкий поворот головы, открывший милый профиль, подтвердили его догадку: конечно, это была Луиза де Лавальер — она сидела на скамье справа от клироса, напротив кафедры. «Вот так простушечка, — подумал Кольбер, не забывший слова короля, — похоже, эта девица полусвета готова на все, лишь бы добиться своего и…» — мысли его вдруг спутались — «…и тут-то они все и попались, а это будет похлеще всякой мудрости! — злобно сказал он себе, бросив недобрый взгляд на Боссюэ. Ну да ничего, Перро выведет вас всех на чистую воду. Тебя, интриганка, и твоего актеришку…»

Он замер, почувствовав, как кто-то взял его за руку.

— Перро! — едва не вскричал Кольбер от удивления. — Ну, зачем пожаловали?

— Есть новости, сударь.

С выражением, больше похожим на гримасу, Кольбер показал ему, что он выбрал не самое подходящее место для разговора.

Однако Перро сделал вид, что не заметил адресованных ему ужимок.

— Фуке, — чуть слышно прошептал он, — господин Фуке, господин…

Кольбер не шелохнулся. Только едва заметно кивнул, указывая Перро на выход.

Когда они вышли на ступени паперти, их обоих обдало порывом ледяного ветра.

— Итак, Фуке?.. — с нетерпением спросил Кольбер.

— …встречался вчера вечером у себя в Сен-Манде с тем юнцом, о котором мы с вами говорили.

Рот Кольбера растянулся в дьявольской ухмылке.

— Они что-то долго обсуждали под прикрытием беседы о благотворительности и театре. Однако же узнать подробности их разговора мне, увы, не удалось…

Кольбер махнул рукой, давая понять, что это его мало интересует.

— Кто же он такой, этот юнец?

— Пытаюсь установить, ваше превосходительство, — с поклоном ответил Перро.

Слушая его, Кольбер задумался. Предчувствие его не подвело! Фуке забеспокоился. Фуке пытался выведать…

— Но что именно? — процедил он сквозь зубы. — Очень бы хотелось знать!

Он сжал кулаки, не заметив, что заговорил уже в полный голос.