Мадам Лафарг - Александр Дюма Страница 24

Наделенная своеобразным, живым, независимым характером, а главное, пылким и дерзким воображением, она мечтала выйти замуж за графа Ш(арпантье) – мы об этом уже говорили. Недостатки графа, обычные для человека светского, позволили бы и Марии не стеснять себя в эксцентричных поступках, простительных для светской женщины. Ей нужна была столица, богатство и экзотические путешествия, Италия, Греция, Иерусалим, ей нужен был простор и возможность свободно дышать им.

А ей предлагали тесное пространство дома, из нее хотели сделать хозяйку, которая вяжет чулки детишкам и шьет рубашки мужу. И кто для нее хотел такого замужества? Тот, кому она протянула руку, чтобы отдать вместе с сердцем.

Однако Мария смирилась и согласилась на знакомство.

Но все разложилось так, как чаще всего и раскладывается. Брак Марии с Феликсом Д(евьоленом) – благодаря ему она стала бы моей кузиной – не состоялся. После короткого объяснения с девушкой граф, влюбленный, но не претендующий на брак, занял место претендующего на брак, но не влюбленного Д(евьолена).

Однако надо сказать, что прежде чем это случилось, граф вел себя по отношению к Марии с присущей ему добропорядочностью. Узнав, какого именно рода чувство он внушил ей, он сказал:

– Выслушайте меня, Мария. Я уважаю вас от всего сердца. Ваша дружба, доверие, советы были бы для меня драгоценными сокровищами. Но я опасаюсь клеветы, какой вас окружат из-за нашей дружбы. Мне легко пренебрегать мнением света, но вы, которую я так почитаю, станете объектом глупых и оскорбительных предположений. У меня дурная репутация, я боюсь…

– А не могли бы вы несколько изменить ваш образ жизни? – ответила вопросом Мария, затрагивая самую деликатную из тем, какие только могут существовать между девушкой двадцати лет и молодым человеком двадцати шести.

– Так вы знаете, как я живу?

– Да. Я знаю, что друзья вас губят, финансовые операции разоряют, ваши житейские правила свет осуждает шепотом, а вы сами ими громко тщеславитесь.

– И что еще?

– Разве этого мало? Мне кажется, более чем достаточно.

– Нет, дело обстоит куда серьезнее, мадемуазель. У меня живет женщина, она не жена мне. Она оставила мужа, чтобы жить со мной.

– Бедное падшее создание. Как мне жаль ее!

– Пожалейте лучше меня. На мой взгляд, самый несчастный человек в мире – мужчина, на которого чужая жена возложила ответственность за свое благополучие. Можно расстаться с любовницей, она расплачется. Придет в отчаяние, но потом утешится и найдет себе другого любовника. Но невозможно оставить женщину, которая сама оставила все ради вас. Своим поступком она поставила себя вне закона. У нее нет другого пристанища, кроме вашего дома, где на самом деле она не имеет права находиться и где ее пребывание выглядит вдвойне вызывающе. Порядочный человек в подобном случае настоящий мученик, ему запрещено быть любимым любой другой женщиной кроме той, которую ему запрещено любить. Если бы те, кто порицает меня, знали, на какую пытку я обречен, клянусь, они бы меня простили.

– Но я слышала, что из положения, которое вы обрисовали мне как безвыходное, можно выйти, пожертвовав некоторой суммой денег.

– Да, когда женщина – жалкое ничтожество, а мужчина богат. Но я имею дело с порядочной женщиной, а дела мои так запутаны, что, понадобись мне десять тысяч франков, я нашел бы их с немалым трудом.

– Если бы у вас был искренний друг и давал бы вам добрые советы!..

– Неужели вы согласны стать моим другом?

– Да, я буду вам другом, а не подругой, и, если вы мне позволите, расскажу обо всем своим тетям, чтобы они не удивлялись, увидев, что мы сидим вдвоем и беседуем.

– Благодарю вас, – вскричал граф. – Надеюсь, это искренне? Нерушимо? Навсегда?

– Навсегда, – ответила Мария Каппель, подавая ему руку.

Нет ничего опаснее дружеского союза, заключенного между девушкой и молодым человеком. Дружба противоположных полов – всегда маска, ее снимает либо тот, либо другой, чтобы открыть влекущее лицо любви.

С того часа, когда союз был заключен и мадам де Мартенс, полагая, что рано или поздно он завершится браком, дала на него согласие, граф стал приезжать не реже раза в неделю в Вилье-Элон, поверяя все свои горести – любовные и денежные – Марии. Он словно бы говорил: вот как я любил бы вас, будь я свободен; вот как я распорядился бы своим состоянием, если бы мог его поправить. Само собой разумеется, что Мария не сомневалась: будь граф свободен, он действительно любил бы ее, и мысленно делила с ним все путешествия, рассказами о которых он манил ее, как миражами на горизонте.

Время шло, Мария упивалась счастьем – в мечтах, хоть и не была счастлива на деле.

Между тем рядом с молодым безумцем, проживающим свое богатство, оказался и старый расточитель, который свое богатство уже прожил: в один прекрасный день г-н Коллар всерьез вник в свои денежные дела и вынужден был признать, что если и дальше будет катиться по накатанному с присущей ему беспечностью, то разорение не за горами.

Итак, на попечении Марии оказались молодой старик двадцати шести лет и старый младенец семидесяти. Но это и была та деятельная жизнь, в какой она нуждалась. Марии чужды были хозяйственные хлопоты, какими живет буржуазная семья, зато она могла управлять состоянием аристократа. Дед вручил ей все ключи, в том числе и от шкатулки с деньгами, отдал в ее распоряжение и огромный штат прислуги, который содержал у себя в доме. Мария заправляла всем домашним царством, и оно ей повиновалось.

«Дедушке нравилось смотреть, как я играю в „хозяйку дома“, и он с ласковой готовностью подчинялся моим распоряжениям, моей экономии, моим представлениям, как следует вести хозяйство.

Он выделил немалую сумму на собственные удовольствия или, вернее будет сказать, на удовольствия и нужды других. Ну так вот, время от времени я шла на низости из любви, чтобы получить право потратить деньги по своему разумению. У каждого из нас были свои бедняки. Дедушка опекал юных девиц, я опекала стариков. Он раздавал нарядные платья, а я – хлеб и суп. Он давал возможность поплясать хорошеньким нищенкам, я – понюхать табак уродливым старикам. Дедушка дарил радость, я оберегала от горя. Дедушка поддерживал тех, кто родился у него на глазах, я ухаживала и утешала тех, кто склонялся над моей колыбелью» [90].

Молодой граф продолжал баюкать себя индустриальными мечтами и назначил на конец октября 1838 года открытие своей железной дороги. Все его надежды были связаны с этим днем, все свое будущее он поместил в первый вагон, пустить который должна была Мария Каппель.

Жена Мориса Коллара подарила мужу чудесного мальчугана – первого в этом многочисленном семействе. Помочь превратить маленького язычника в христианина должен был граф Ш(арпантье), его пригласили представительствовать в церкви вместо крестного, Мария представительствовала вместо крестной матери [91].