Серебряный орел - Бен Кейн Страница 25

На сей раз толпа откликнулась невнятным ревом. Первобытным. Ужасающим.

Фабиола явственно ощущала, как под гневным натиском толпы расшатывается основание Республики. От страха ее сердце билось с перебоями, но любое сопротивление казалось тщетным.

Толпа устремилась дальше, унося Фабиолу и ее спутников с собой.

Маргиана, зима 53/52 г. до н. э.

На рассвете вся когорта отправилась в храм Митры, но нашла там только трупы. Уцелевшие скифы давно умчались. Судя по всему, они ставили себе цель убить Пакора. По стране пустили в дальний поиск усиленные конные разъезды, но врага так и не обнаружили. Постепенно напряженность в форте спала, хотя Вахрам, командовавший теперь легионом, приказал удвоить численность караулов и днем и ночью.

Скифы больше не давали о себе знать.

Шли недели, а о Тарквинии не было ни слуху ни духу. Ничего не говорили и о Пакоре — что с ним творилось, держали в тайне, в его дом допускали только парфян. Старшие центурионы все еще пребывали в бешенстве из-за того, что случилось, и разговаривали только с теми, кому верили; другими словами, общались только со своими соплеменниками. Конечно, Ромул и Бренн рассказали соседям по казарме о нападении; новость распространилась, как пожар. В лагере, что ни день, рождались новые слухи. Ясно было только одно: парфяне пока не начали репрессий, а это значило, что Пакор еще жив. То есть усилия Тарквиния приносили какие-то плоды, но какие именно, никто из римлян не знал.

Чтобы Ромул и Бренн не могли убежать, за ними постоянно следили. Новых откровенных угроз никто не произносил, но положение друзей оставалось отчаянным. Вахрам не разбрасывался словами попусту, и многие парфяне при любой подвернувшейся возможности старались напомнить им об этом. И, что еще хуже, их постоянно упрекали за смерть Феликса. Это несчастье обернулось тяжелейшим ударом по их гордости, тем более что они не отомстили за смерть друга и было маловероятно, что это им вообще удастся. Бренн сносил угрозы и оскорбления молча, лишь крепко стискивал зубы. Ромул ежедневно молился Митре. Он никак не мог отделаться от мыслей о доме и о том, что же мог увидеть Тарквиний. Брошенная гаруспиком фраза о возможном возвращении в Рим поддерживала его дух.

В мозгу юноши рождалось множество разнообразных видений. В одних он находил мать и Фабиолу. В других — пытал Гемелла. Часто он в своих фантазиях сходился в поединке с Вахрамом и медленно убивал его. Ромул также неоднократно возвращался мыслями к той стычке, которая послужила причиной их бегства из столицы. Тогда он в драке убил аристократа, по-видимому расколов ему череп рукоятью меча. Сначала, перепуганный и озабоченный лишь тем, чтобы избежать неминуемой казни — распятия на кресте, Ромул не слишком задумывался о происшедшем. Теперь же, пройдя через множество сражений, он знал, что, даже если он и не соразмерил тогда силу, все равно убить человека таким ударом, пожалуй, нельзя было. Когда он спросил Бренна, тот подтвердил, что ни разу не ударил толком взбесившегося нобиля, лишь пару раз толкнул. Все это наводило на размышления, прежде всего на вывод, что он, Ромул, ни в чем не виноват. А это значило, что у него на самом деле не было причины для бегства. В таком случае кто же убил Руфа Целия? Теперь узнать это было невозможно, но Ромул частенько погружался в размышления о том, как могли повернуться события, если бы всадник остался жив. Он неоднократно обсуждал то давнее происшествие с Бренном, но галла, в отличие от него, такие вопросы не беспокоили. Ему было на роду написано предпринять великое странствие, и Бренн был убежден, что именно поэтому он и оказался в Маргиане. У Ромула такого утешения не было.

У него не было вообще никакой опоры, кроме совета Тарквиния верить в Митру — бога, о котором он почти ничего не знал.

На то, что кто-нибудь из парфян расскажет ему о своем боге, надежды не было. Посетить храм он не мог — его ни за что не выпустили бы из лагеря. В конце концов Ромулу удалось обзавестись маленькой статуэткой. Он купил ее у худого, как щепка, старика, который регулярно являлся в форт и торговал разными безделушками. Продавец сообщил, что Митра носил на голове фригийский колпак и что из крови быка, которого Митра принес в жертву, родились люди, звери земные и птицы небесные, травы, деревья и вся пища людская. Ромул проявил настойчивость и узнал, что в культе Митры существует семь стадий посвящения. Рассказать что-либо еще торговец наотрез отказался. Он добавил лишь несколько слов:

— Ты кажешься храбрым и честным. Если ты и на самом деле такой, Митра откроет тебе что-нибудь еще.

Эти слова всколыхнули в сердце Ромула надежду.

Изваяние он поставил на специальный алтарь, находившийся возле входа в казарму. И неважно, что алтарь был посвящен Эскулапу, богу врачевания, — римляне никогда не упускали случая помолиться еще какому-нибудь богу. И теперь Ромул проводил почти все свободное время на коленях перед образом Митры, молясь о ниспослании какого-нибудь благого знамения, касающегося Тарквиния и того, что ему предстоит увидеть по возвращении в Рим. Ответа не было, но юноша не терял веры. Сколько он себя помнил, от жизни ему всегда доставались удары, один другого тяжелее. В детстве ему ночь за ночью приходилось смотреть, как Гемелл насиловал его мать. Потом Ромула продали в страшную лудус — школу гладиаторов. Поединок с Лентулом, несравненно более опытным и сильным бойцом, чем он сам. Массовое сражение не на жизнь, а на смерть на арене. Бегство из Рима после ночной стычки. Армейская жизнь, ужас разгрома при Каррах. Парфянский плен, а затем долгая дорога в Маргиану. Но каждый раз, когда ему грозила смерть, боги защищали его от опасности. После всего, что довелось вытерпеть, Ромул был готов посвятить все свое внимание Митре. Да и что еще ему оставалось?

В последнее время юноша бывал у алтаря гораздо чаще и дольше, чем обычно. И не уставал поражаться набожности своих товарищей. При иных обстоятельствах римляне с нетерпением ожидали бы смерти Пакора — никто из них не испытывал ни малейшей симпатии к жестокому парфянину, — но теперь легионеры непрерывно молились о его исцелении. Ежедневно к алтарю приходили едва ли не все воины центурии. О том, что жизнь Тарквиния в опасности, быстро узнал весь легион, и к святилищу стали во множестве приходить воины из других подразделений. Вскоре каменная вершина алтаря оказалась завалена сестерциями, денариями и даже амулетами на счастье — их легионеры особенно ценили и могли решиться отказаться от них лишь по очень серьезной причине. Все, что было отчеканено или сделано в Италии, стало теперь бесценным. Для Ромула и Бренна это оказалось веским подтверждением того, насколько высоко оценивали в Забытом легионе то, что делал для него Тарквиний.

Одним морозным днем Ромул, как обычно, молился перед алтарем. Он закрыл глаза и глубоко ушел в себя, но вдруг услышал позади громкие голоса. Сначала он подумал, что это другие легионеры, тоже решившие обратиться за помощью к богам, и не обратил внимания на шум, но, услышав смех, все же обернулся. Прямо за дверью стояли и рассматривали его пятеро легионеров. Ромул узнал их — все они входили в один из контуберниумов той же центурии, к которой принадлежал он сам. Все много лет служили в легионах. Что характерно, он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь молился перед алтарем.