Митридат - Виталий Гладкий Страница 25

Главенствующее положение в этом сонме божеств занимала богиня Ма, жрецы которой пользовались поддержкой понтийских царей и знати. Главный храм Ма-Эннио находился в Комане Понтийской, а верховный жрец богини имел право носить диадему и был вторым лицом в государстве после царя.

Римляне и италики [141], наводнившие Синопу в последние годы, тоже внесли свою лепту в многоликость религиозных верований, что весьма поощрялось коллегией понтификов [142] Рима. Поэтому, Вулканалии, как и другие праздники римского календаря, щедро оплачивали купцы и ростовщики-квириты, устраивая дармовые угощения для демоса. Пусть вино было прокисшим, а лепёшки чёрствыми, и вместо мяса подавали кости, но нищим попрошайкам и полуразорившимся из-за тех же римлян ремесленникам и это казалось даром небес…

— Иди к нам, красотка! Выпей!

— Дай обнять тебя, п-птичка… М-му…

— Оставь её в покое, пьяный сатир! Она моя, я плачу. Иди ко мне, девочка, я сегодня щедр…

Такими возгласами встретили в харчевне оробевшую Селино. Кто-то из гуляк схватил её за руку, но она вырвалась и спряталась за спину старой гетеры, тощей галатки с плоской грудью и жёлтым, испитым лицом.

— Вы, курощупы! — прикрикнула гетера на пьянчужек. — Не про вас товар. Убери свои клешни, сын ослицы, не то тресну по башке кувшином! — голос у неё был хриплый, словно простуженный.

— Спасибо тебе… — пролепетала испуганная Селино.

— Ещё чего… Не за что. Зачем пришла сюда? — опытным взглядом гетера окинула с ног до головы стройную девичью фигуру. — Если хочешь хорошо заработать, у меня есть на примете богатый господин. Тебе он заплатит, сколько попросишь. Но учти — отдашь мне четвёртую часть. Ну, идём?

— Мне нужен Сабазий…

— А! — воскликнула гетера с непередаваемой смесью презрения и удивления в голосе. — Ты меня сразила наповал, милочка. Зачем тебе нужен этот скопец? Что он будет с тобой делать? — она расхохоталась и добавила такое, от чего Селино покраснела до ушей. — Да он скорее удавится, чем переплатит лишний обол.

— Я хочу видеть Сабазия, — уже твёрже сказала Селино, немного освоившись в чадной жаре харчевни.

— Ты просто глупая девчонка. Ну, как знаешь… Поди туда, — показала гетера на неприметную дверь рядом с пылающим очагом, над которым дюжий раб-кликиец ворочал огромный вертел с двумя нанизанными бараньими тушами. — Там и найдёшь этого сквалыгу…

Сабазий как раз смешивал вино в амфоре — доливал к доброму, выдержанному кипрскому кислое и водянистое боспорское.

— Что ты здесь забыла? — злобно блеснул он на Селино единственным глазом.

— Где я могу найти Пилумна?

— Откуда мне знать? — насторожился Сабазий. — И вообще — почему о нём ты спрашиваешь у меня?

— Один человек сказал, что тебе известно, где он находится.

— И кто этот всезнайка?

— А вот это я скажу только Пилумну, — твёрдо отрезала девушка.

— Не было мне забот… — проворчал хозяин харчевни, испытующе глядя на Селино. — Пилумн… Это был самый несчастный день в моей жизни, когда он впервые пришёл в «Мелиссу»… — он закрыл дверь на засов. — Идём.

Сабазий повёл девушку в глубь подвала, где за пифосами [143] с солёной рыбой была потайная дверка. Отомкнув её, он, пыхтя, поднялся по ступенькам, вырубленным в скале, и постучал в потемневшую от времени и сырости дубовую дверь.

— Кого там несёт? — выругался кто-то грубым голосом. — Ты, Сабазий? Я просил меня не тревожить. Если ты насчёт денег, то проваливай. Я заплачу. Позже.

— Пилумн, открой, тут к тебе с поручением…

За дверью послышались тяжёлые шаги, затем грохот опрокинутой скамьи, и на пороге появился красный, как варёный рак, Пилумн с обнажённым мечом в руках.

— Ну! — рявкнул он на перетрусившего Сабазия.

— Вот… — подтолкнул Сабазий вперёд Селино. — У неё к тебе дело.

— Симпатичная мордашка, — ухмыльнулся Пилумн, покачиваясь — он был пьян. — Входи, — поманил Селино рукой. — Сабазий, а ты… ик!… ты потом ей заплатишь.

Девушка замялась в нерешительности; но тут Пилумн схватил её, как кот зазевавшуюся мышь, и словно пёрышко внёс в своё пристанище. Закрыв дверь на тяжёлый засов, он сказал:

— Садись… — и сам рухнул на ложе, сколоченное из толстенных досок и прикрытое куском грубого войлока. — Выпей… — он пододвинул к Селино вместительный фиал, до половины наполненный вином.

Пилумн переворошил всю Синопу в поисках исчезнувшего Таруласа. На него работали все бродяги и попрошайки, от которых ничего не могло укрыться в городе и окрестностях и которые в точности знали, сколько статеров [144] звенит в кошельке того или иного синопца. Но тщетно — гопломах словно сквозь землю провалился. Тогда Пилумн запил. Сабазий вырвал на голове не один клок волос, когда в стенаниях подсчитывал, сколько вина исчезло в бездонной утробе отставного легионера. Тем более, что платить за выпивку и еду Пилумн не собирался.

— Выпей… — настойчиво предлагал он испуганной Селино. — Не бойся, я добрый. Горе у меня... — он нащупал на полу изрядно отощавший бурдюк с вином и отпил два богатырских глотка. — Не могу себе простить, что оставил его одного. Рутилий, брат… Прости, если ты меня слышишь… О-о-о! — зарычал Пилумн, как лев.

— Меня послал к тебе Тарулас… — наконец решившись, дрожащим голоском сказала девушка.

Пилумна словно обухом хватили между глаз. Вытаращившись на Селино, как на привидение, он схватил её за руку.

— Повтори! — прохрипел Пилумн, трезвея.

— Ой, больно! — вскричала галатка. — Тарулас в эргастуле царского дворца.

— Я сплю… — помотал лохматой головой Пилумн. — Это мне снится… — он подошёл к тазу с водой, плеснул на лицо и грудь. — Сейчас всё пройдёт… — словно незрячий, он прикоснулся рукой к девушке. — Нет, это не видение. Скажи ещё раз.

— Тарулас просил тебя разыскать. Он надеется на твою помощь.

— Он жив… Жив! О, боги! — возопил просиявший Пилумн, подхватил девушку на руки и закружил по своему убежищу в каком-то нелепом диком танце. — Ай, Рутилий, ай, Тарулас… Барра!