Ангелы террора - Сергей Шхиян Страница 26

Она была еще довольно далеко и разглядеть, что за люди едут в ней, было невозможно. На всякий случай я вытащил из кармана пальто подобранный пистолет.

«Кучер» пользовался очень неплохим оружием, «Браунингом» первой модели, калибра 7,62 мм. Меня это удивило, я не знал, что такие пистолеты уже выпускались в 1900 году. Я вытащил магазин и пересчитал патроны. Их оставалось всего четыре штуки. К сожалению, запасной обоймы к пистолету не прилагалось. Однако это все-таки было в четыре раза лучше, чем ничего.

Управлять лошадьми я умел, однако владел этим искусством не очень отчетливо. Ездил примерно так, как начинающий автомобилист, две недели назад купивший права. Предвидя сложности, которые возникнут с обгоном меня тройкой, я хлестнул вожжами по бокам своих лошадей, и они послушно ускорили бег, теперь мы с тройкой ехали примерно с одинаковой скоростью. Как мне удалось разглядеть, кони там были более рослые, чем мои кобылы, но и сани были заметно шире и тяжелее моего изящного, узкого фаэтончика, так что «скоростные возможности» у нас были примерно равные. Разглядеть седоков я все еще не мог, да и не старался, почему-то у меня была уверенность в том, что это случайные попутчики.

Расстояние между нами сохранялось метров в двести, но сгущающаяся темнота все больше скрадывала пространство и детали, и я перестал оглядываться. До перекрестка было около версты, а я все не мог решиться, куда лучше ехать: к родственникам или в Москву.

Заснеженное поле, долго тянувшееся вдоль дороги, кончилось, начался редкий перелесок, в конце которого угадывался перекресток со столбовой дорогой, я оглянулся посмотреть, далеко ли от меня тройка, и увидел вспышку, а затем по ушам ударил звук выстрела. Свиста пули я не уследил, зато отчетливо расслышал металлический лязг передергиваемого затвора. Увы, между мной и тройкой теперь было всего метров семьдесят.

— Стой, застрелю! — громко закричал мужской голос, и вновь прогремел выстрел.

Теперь я услышал пулю, низко просвистевшую над головой. Опять сзади лязгнули затвором. Похоже, что стреляли из трехлинейной винтовки системы «Мосина». Звук был очень громкий и звонкий, да и многозарядных ружей с затворами, кроме этой винтовки, в России в это время, по-моему, еще не было.

Мои кобылки, напуганные стрельбой и криками, понесли. Я накинул вожжи на высокий облучок, спустился как можно ниже и вцепился руками в сидение. Спрятаться от мощной пули за пружинной спинкой сидения было нереально, но инстинкт оказался сильнее разума.

— Стой, застрелю! — надрывался сзади все тот же голос.

Опять выстрелили. Я не знаю, куда целился стрелок, но пуля вновь бесполезно свистнула над головой, никуда не попав.

«Если он попадет в лошадь, мне не уйти, — подумал я. — На снегу в темном пальто я буду классной мишенью.»

К моей чести, даже мысли начать отстреливаться у меня не появилось.

Между тем мои лошади продолжали нестись во весь опор, мотая узкий фаэтон по всей ширине дороги. Крики сзади начали отставать, и стрельба прекратилась.

Я сел на скамью и опять нормально взял в руки вожжи. Почувствовав узду, кобылки начали успокаиваться и пошли ровнее. Я не стал их придерживать. Даже напротив, слегка подстегнул по бокам.

Наконец перелесок кончился, а за ним, как я помнил, уже был перекресток. Я попытался придержать лошадей, но они, разгоряченные бегом или испугом, плохо слушались. Пришлось громко закричать: «Тпру» и сильно натянуть вожжи. Скорость бега немного упала. Впереди показалась темная полоса тракта, мне следовало свернуть налево, на север, но в последнюю секунду по какому-то наитию я повернул на юг. На большой скорости санки чуть не перевернулись, но дальше по широкой, наезженной дороге выровнялись и поехали прямо. Я опять подбодрил лошадей. С версту они еще шли длинным галопом, но потом начали сбиваться на короткий шаг и мотать мордами в мою сторону, как бы призывая умерить пыл. Я отпустил вожжи, и они тут же перешли на медленную рысь.

Дорога по-прежнему была пустынна, и один Бог знает, куда она вела. По «азимуту» и направлениям, проходившим по этой местности, можно было предположить, что это Калужский или Варшавский тракт, Осталось только добраться до какого-нибудь населенного пункта и выяснить, насколько это соответствует действительности.

Теперь мои лошадки еле плелись и тяжело дышали. Я остановил их и прислушался. Кругом было тихо. Вспомнив какую-то детскую сказку, я лег на дорогу и прижался к ней ухом. Стука подков слышно не было. Или мои преследователи взяли неверный след (на что я очень рассчитывал), или значительно отстали. Я подошел к лошадям, они были мокрыми от пота, а мороз все усиливался. Под сидением я нашел тряпку и вытер их крупы. После этого мы опять пустились в путь.

От пережитого волнения я согрелся, но потом опять начал мерзнуть…

На дороге по-прежнему никого не было. С полчаса мы трусили по большаку, пока, наконец, впереди не замаячило темное пятно, напоминающее человека. Я подстегнул лошадей, и мы быстро догнали крестьянского парнишку, бредущего по обочине. Одет он был в армяк и баранью шапку вроде кубанки.

— Эй, паренек, — окликнул я его, — не подскажешь, что это за дорога?

Прохожий оглянулся на меня и ответил ломким, слабым голоском:

— Не знаю, добрый человек.

— Как это не знаешь? — удивился я. — Идешь и не знаешь, куда?

Путник посмотрел в мою сторону, потом отвернулся и вдруг сказал такое, от чего я едва не свалился с саней:

— Все дороги на Руси ведут ко Льву Николаевичу, поди, и эта туда же ведет.

Услышать такую ересь на ночной дороге от крестьянского паренька было совершенно неожиданно. Что за Лев Николаевич, я понял не сразу, но потом догадался:

— К какому Льву Николаевичу? Толстому, что ли?

— Да, к графу Льву Николаевичу Толстому, — поправил меня крестьянин. — Надежде всей земли Русской!

— Ясно, значит эта дорога на Тулу? — уточнил я, имея в виду расположение Ясной Поляны.

— Все дороги на Руси ведут в Ясную Поляну, — подтвердил странный мальчик. Говорил он каким-то, как я уже заметил, ломким, затухающим голосом и вдруг начал оседать на дорогу. Это выглядело совсем уже странно, и я сначала подумал, что он просто пьян.

Но слишком он был юн, да и пока я его не догнал, шел не качаясь.

«Наверное, толстовец», — подумал я, вспомнив, какой популярностью пользовался великий граф у своих современников во всем мире.

Я соскочил со своего фаэтона, подошел к нему и помог подняться на ноги. «Толстовец», когда я разглядел его вблизи, оказался худеньким юношей с окоченевшим, заострившимся лицом. Глаза его были полузакрыты, и когда удалось поставить его на ноги, он посмотрел на меня едва ли не со смертельной мукой.

«Только этого мне не доставало», — подумал я и подтащил его к повозке.

— Я ничего, я пойду, мне нужно идти, — бормотал парнишка, обвисая у меня на руках.