Победа Великой армии - Валери Жискар д'Эстен Страница 29

Командующие подразделениями имели сосредоточенный вид. Все чувствовали удовлетворение от того, что снова находят применение их военные таланты. Первым взял слово полковник де Вильфор.

— Я не совсем понимаю, Франсуа, смысл прогулки, которую ты приглашаешь меня совершить на юг с моим польским другом, если потом мы все равно вернемся к лесу.

Полковник Веровский одобрительно кивнул.

— Напоминаю, Эмери, — ответил ему Бейль, — что наша задача состоит в том, чтобы покинуть Смоленск, максимально сохранив наши силы. Если мы организованно выйдем из города, его тут же займут русские и бросятся за нами в погоню. И им, вне всяких сомнений, удастся нас догнать. А если мы заставим их поверить в нашу атаку на южном направлении, им будет труднее принять решение, они начнут колебаться, думать, какие меры предпринять, и потратят на это все утро. Их главный штаб находится в нескольких десятках километров. Когда они, наконец, сделают выбор, мы будем уже далеко, и нам будет легче перекрыть им доступ в лес. Поэтому необходимо, чтобы вы с Веровским создали полную видимость атаки, погремели как следует пушками! Ваш последующий поворот на лесную тропу должен застать русских врасплох, выглядеть импровизацией, придуманной в последний момент. Если все согласны, господа, предлагаю расписать точный порядок всех операций.

Словно в учебной аудитории, каждый достал из кармана клочок бумаги и стал что-то на нем царапать. Совещание продолжалось еще около часа. В половине восьмого Бейль назначил время следующей встречи:

— В 6 утра сбор на центральной площади, в половине седьмого выступление кавалерии, в семь часов — выход на марш остальной дивиЗии. Доброй ночи, господа, выспитесь хорошенько. Вам понадобятся Все ваши силы!

Командующие вышли на площадь, где их ждали лошади, и разъехались по своим подразделениям, дабы проследить за последними приготовлениями.

* * *

Полковник Арриги в рединготе цвета морской волны, какие носили штабные офицеры, уходил последним. Он поставил ногу в стремя и медленно поднялся в седло, затем пустил верного коня шагом. Его озадачила и встревожила растерянность, выказанная начальником, генералом Бейлем, нынче утром.

«Он прекрасный солдат, — думал Арриги. — Смел, знает, как организовать маневр, умеет прививать дисциплину и хорошо заботится о своих людях. Его совершенно не в чем упрекнуть, но что-то в нем меня смущает. Какое-то любительство, при всех его способностях. Он явно не одобрил мое требование расстрелять заложников и держался в стороне от их казни. Я крепче него, я не развлекаюсь, как позволяет себе он с глупышкой Мари-Терезой, а может, и с этой странной графиней Калиницкой, когда они остаются взаперти в ее доме. Дело, безусловно, в разнице нашего воспитания. Он из привилегированных слоев, которым революция малость обломала рога. Он не пренебрегает своими обязанностями, тщательно их исполняет, но живет словно в свое удовольствие. Он не знал тяжелого детства, какое было у меня. Мне ничто даром не давалось. Я сын простого кузнеца из бедной корсиканской деревни, у меня еще пять братьев и сестра. Моя деревня встала на сторону французов, а затем и на сторону Бонапарта, хотя вокруг нас все поддерживали Паоли. Я с трудом выучился читать, пока пас в горах деревенское стадо коз. Моя мать всегда ходила в черном. К счастью, у нее был кузен в Аяччо, который достиг кое-какого положения. Когда он узнал, что я мечтаю стать солдатом, он воспользовался своими связями, чтобы меня приняли в детскую военную школу в Бастии. Я получал самые лучшие оценки и с той поры постоянно двигаюсь вверх. Однажды, когда император проверял наш полк, где я служил капитаном, он мне фамильярно бросил: “Мне докладывали о тебе, маленький корсиканец! Если продолжишь в том же духе — сделаю тебя генералом!” Не думаю, что Франсуа Бейль презирает меня, но он инстинктивно чувствует, что мы принадлежим к разным кругам, и это именно так. Он — офицер. А я — военный. Армия — вся моя жизнь. Я почти никогда не пользовался правом на отпуск, только ради посещения свадеб моих братьев. Он считает меня бесчувственным, потому что я суров, но мне нравится музыка, я люблю петь в хоре. Когда вместе со всеми мужчинами нашей семьи я участвовал в отпевании моего дяди в церкви Пьетросанто, то был взволнован гораздо больше, чем тот же Франсуа Бейль при виде несчастных расстрелянных».

Полковник Арриги подъехал к своему дому. Прохожие с удивлением смотрели на французского офицера, который ехал верхом, склонив голову, и бормотал что-то нечленораздельное.

Спрыгнув на землю, Арриги подумал: «Маневр Франсуа Бейля мне кажется очень сложным! Было бы гораздо проще резко углубиться на север, где, кажется, никого нет, но, разумеется, я в точности исполню его приказания».

И ему в голову пришла одна идея: у сохранившейся башни Смоленска надо подготовить большой костер, дым которого послужит им хорошим ориентиром, пока они будут скакать галопом по равнине, и будет еще лучше, если в этом огне сгорят тела расстрелянных русских, до сих пор лежащие возле стены!

* * *

Генерал Бейль, в свою очередь, вернулся во дворец Калиницкого. События прошедшего дня его изрядно потрясли. Майор де Флао был одним из его друзей в армии. Де Флао, как и он сам, принадлежал к группе молодых офицеров, получивших образование в королевских военных школах, но решивших служить Империи. Многие из них уже полегли на полях кровавых сражений — при Эйлау, Ваграме и на Москве-реке. А скольким удастся вернуться из России?

Его также волновал собственный план отступления из Смоленска. Арриги прав: план немного сложноват. Но эта сложность вызвана тем обстоятельством, что он преследует две цели, во многом противоположные: держать русское командование в неведении относительно подготовки к крупному сражению; обеспечить сохранность своих людей и вооружения дивизии. Для успеха план следует выполнять с филигранной точностью, а это зависит от маневров кавалерии. К счастью, и Вильфор, и Веровский — блестящие офицеры.

Войдя в столовую, где он планировал без промедления поужинать, Франсуа заметил Мари-Терезу. Ему показалось, что она одна.

— Мари-Тереза, больше никого нет?

— Никого! Я сама подам вам ужин. Все остальные ушли. Русская кухарка Анна убежала, когда услышала выстрелы, а Лоррен готовит вашу коляску к завтрашнему отъезду. Но ужин у меня поспел. Подавать?

— Да, прошу тебя.

— Он очень простой: картофельный суп, колбаса с капустой и печеное яблоко. Могу также достать последнюю бутылку французского вина, которое мы прихватили из подвала графа Шлыкова.

— Это было бы превосходно.

Мари-Тереза принесла суп, затем блюдо колбасы по-русски. На ней была все та же польская юбка. Когда она проходила мимо, Франсуа испытывал большое искушение обнять ее за прелестную, гибкую и крепкую талию, но он запретил себе это делать. Относиться к ней, как к кабацкой девке, слишком неуважительно, да и день неподходящий.

Когда она вернулась с яблоком и вином, Франсуа придвинул еще один стул и попросил принести второй стакан.

— Садись, выпьем за отъезд из Смоленска.