Жестокое милосердие - Богдан Сушинский Страница 3

— Спасибо, фельдфебель. Два железных креста вам на грудь. И вашим рыцарям — тоже. «По березовому — над каждым», — добавил он уже про себя, прыгая на подножку. — А ведь их можно было перестрелять, как думаешь, Арзамасцев? — спросил он, глядя на побледневшее лицо ефрейтора, все еще инстинктивно сжимающего в руке немецкий автомат.

— Зачем ввязываться, лейтенант? Зачем ввязываться?! — нервно отреагировал тот. — Лучше вообще бросить эту машину и дальше пробираться пешком. Так спокойнее и надежнее. Ты же видишь, что все дороги перекрыты. Эти олухи не стали придираться, так на следующем посту затормозят. Причем навечно.

— Привыкай, ефрейтор, дорога нам предстоит далекая: успеем и пешком, и ползком. Кстати, Анна, там, у шлагбаума, для тебя тоже нашлась роль.

— Быть вашей общей любовницей? — с большим усилием воли заставила себя улыбнуться полька. Андрей должен был отдать ей должное: она старалась не трусить. И ей это даже порой удавалось.

— Не любовницей, а любимицей. Мы — спецгруппа. Ты — тайный агент гестапо. Мы везем тебя в Залещики, где ты должна будешь какое-то время поработать. Только что я испытал эту легенду.

— Спасибо, пан лейтенант-поручик, — неожиданно серьезно проговорила Анна. — Я согласна.

— Правда? Чудесно. Тогда входи в роль.

— Я согласна на любую роль, только бы остаться с вами. Правда, боюсь, как бы кто-то из поляков так и не запомнил меня в роли агента гестапо. А то ведь потом не отмоешься, повесят.

— Ну, особо распространяться о твоих «связях с гестапо» мы не станем. Однако об этом мы еще поговорим.

— Обязательно поговорим, — оживилась Анна. И ни для кого из мужчин не осталось незамеченным, что поговорить с лейтенантом ей хотелось вовсе не о вымышленной службе в гестапо.

«А ведь роль действительно заинтересовала ее, — отметил про себя Беркут, садясь в кабину. — Ее бы немного подготовить, и могла бы стать неплохой разведчицей. Да только не в нашей группе решать ее судьбу».

Он вспомнил, как упорно настаивала Анна на том, чтобы они взяли ее с собой. Как буквально с оружием в руках отстаивала свое право быть с ними. И становилось ясно: обиженная судьбой девушка вдруг поняла, что в этой войне без нее не обойдутся; точно так же, как и ей от войны не спрятаться, и на хуторке не отсидеться.

Весь опыт войны в тылу врага подсказывал лейтенанту, что именно из таких людей получаются самые стойкие партизаны, самые настойчивые истребители врага.

— И все же мне непонятно, почему эти, у шлагбаума, проверили только ваше удостоверение, к тому же слишком бегло, — молвила Анна. — Почему не принялись проверять всех нас? Даже не заглянули в кузов машины.

— Потому что я вышел из машины и смешался с ними. Я видел, как фельдфебель сомневался, решался, и все же в конце концов струсил.

— Значит, он все-таки заподозрил, что мы не те, за кого выдаем себя?

— По-моему, да.

— Тогда он тотчас же сообщит о нашем появлении в этих краях.

— Никому и ничего он сообщать не станет. Иначе пойдет под суд за халатность и трусость. В таких случаях люди предпочитают молчать, полагаясь на то, что, может быть, как-то обойдется.

Поднявшись на небольшой холм, на вершине которого досматривал последние сны древности позеленевший от интриг и времени замок графа Гальчевского, Штубер почти инстинктивно осмотрелся.

Справа, на северо-востоке от поместья, разгоралась довольно мощная артиллерийская дуэль. Слева, в створе между краем леса и шпилем костела, помпезно раздвигалась багровая ширма пожара, на который медленно, словно уставшие журавли на предзакатное солнце, потянулись друг за другом звенья тяжелых русских бомбардировщиков. Плотно прикрываемые истребителями и штурмовиками, они презрительно миновали прифронтовую линию, устремляясь куда-то в глубь обороны, очевидно, к расположенной в двадцати пяти километрах отсюда узловой железнодорожной станции.

— Как величественно они летят, — не удержался Штубер, прослеживая поднебесное шествие этого «клина».

— Как убийственно они летят…

— В том-то и беда, что мы с вами — обычные солдафоны, фельдфебель, — не согласился барон фон Штубер, все еще провожая взглядом этот смертоносный клин. — Мы не способны проникнуться величием войны, той ее ораторией и теми пейзажами, которыми она безнадежно пытается облагораживать нас.

— Позволю себе напомнить, господин гауптштурмфюрер, что чаще всего это «облагораживание» завершается отпеванием. Причем церковный хор обычно заменяют залпы русских «катюш».

— …Что уже само по себе тоже величественно, Зебольд! — очарованно повертел головой командир отряда «Рыцарей рейха».

— Не знаю, не знаю, под залпами «катюш» видеть вас пока что не приходилось, — по-иезуитски ухмыльнулся Вечный Фельдфебель.

— Вы устали, Зебольд, поэтому вашими устами говорит сама усталость. Поле боя — это Мекка рыцарей-романтиков. А вы, наш смертельно уставший рыцарь, уже не способны воспламеняться благородством риска и на могилах восхищаться подвигами падших героев.

Вот уже третий день подряд Кирдорф с удивлением выслушивал странные диалоги, разгоравшиеся между диверсантами из группы Скорцени, со страстным желанием непосвященного пытаясь понять: то ли эти «фридентальские коршуны» принимают его за законченного идиота, то ли они всего лишь наслаждаются своим собственным идиотизмом. Но, в какую бы сторону чаша его сомнений ни склонялась, предпочитал благоразумно помалкивать.

— Что там у вас происходит, гауптштурмфюрер?! — возник в телефонной трубке жесткий голос полковника Лоттера.

— В зоне действий моей группы «Рыцари рейха» все спокойно, — заучено и беззаботно отрапортовал барон.

— Я — о том, что пробиться к вам, гауптштурмфюрер, труднее, чем на прием к английской королеве! — все тверже наседал на Штубера полковник. Но, несмотря на всю мыслимую жесткость, высокий мелодичный голос его доносился с амвона армейского штаба, словно из глубины органа.

— Если учесть секретность нашей группы…

— Идите вы к дьяволу, барон. В такие часы вы должны быть на связи.

— Можно подумать, что вы способны чем-то удивить меня, господин полковник, — продолжал Штубер взлохмачивать полотенцем мокрые волосы. Как командир группы «Рыцари рейха», Штубер подчинялся только Скорцени, и в предписании, которым определялись его полномочия, так и было сказано, что, подчиняясь отделу диверсий Главного управления имперской безопасности (РСХА), в боевых условиях он действует самостоятельно, исходя из ситуации.

— При встрече со мной вы упоминали о каком-то русском диверсанте, который, по одним данным, затерялся где-то в украинских лесах, по другим — скитается под вымышленным именем по нашим лагерям в Польше.

— Следует предположить, что вам удалось обнаружить крематорий, из трубы которого душа его богоугодно отправилась в рай, — без тени иронии высказал догадку Штубер.