Отряд тайных дел. Книга 3. Московский упырь - Андрей Посняков Страница 3

Юноша важно расчесал волосы дареным гребнем.

– Мне ж, ты знаешь, пятнадцать годков недавно минуло.

– Да знаю, знаю… Я ль тебя не поздравляла?

– Потому – пора и на государеву службу, не то тятенька не вечен – возьмут да отберут поместьице, коли служить не буду.

– А, вон ты почему… – Марьюшка фыркнула. – А я-то думала – горазд мой братец послужить за царя-батюшку да за землю русскую. А он – чтоб поместье не отобрали.

– Ну, ты это… – Федотка явно обиделся, надулся. – Вообще больше ничего говорить не буду.

Ага, не будешь, как же! Уж ежели любопытство в Марье взыграло – все обо всем вытянет, такая!

– Ну, Федотик… – Девчонка обняла парня за плечи. – Ну рассказывай, рассказывай… А на слова мои не смотри – я ведь так просто. Язык-то девичий, знаешь сам, без костей.

– Оно и правда. Ладно, – Федотка быстро оттаял. – Слушай дальше. Так вот, подыскал мне тятенька место в одном важном приказе, под началом князя Андрея Петровича Ртищева, мужа, может, не столь известного, сколь умного и в своем деле вельми сведущего. Так что скоро буду служить и, дай Бог, в стряпчие выбьюсь!

– В стряпчие! – Марьюшка всплеснула руками.

Юноша приосанился:

– А то и держи выше – в стольники!

– Ну, Федотка…

А солнце сияло так ярко, и небо было таким синим, что казалось нарисованным, и хотелось чего-то такого, от чего бы жизнь стала вдруг еще радостнее.

– Марья! – оглядевшись по сторонам, Федотка схватил девчонку за руки. – А помнишь, ты меня поцеловать обещалась?

– Когда это?

– Да тогда. За овином.

– Врешь ты все, ничего я тебе не обещала.

– А вот и обещала! Помнишь, тогда еще батюшка твой, Тимофей Акундинович, тебя так не вовремя в сени позвал?

Девушка прищурилась:

– Отчего ж не вовремя?

– Ага, вспомнила! Обещала ведь.

Марьюшка, конечно, все хорошо помнила, да только виду не показывала – вот еще! А вообще-то, насчет поцелуев она ничего не имела против, как раз наоборот – зело любопытно было. Вот только Федотка понастойчивей оказался б! А то что ж получается – самой навязываться, да?! Не к лицу такое приличной деве. Хотя, да, целоваться-то хочется… Что ж этот Федотка стоит, не мычит, не телится, тюня!

– Ой, не знаю я, что и наобещала…

– Три поцелуя!

– Да неужто три?!

– Три, три! – Юноша улыбнулся, а Марья живо оглянулась вокруг – вроде бы тихо все, безлюдно.

– Ох, Федотка, ты ведь такой приставучий, ровно мед – не отвяжешься. Не знаю, что с тобою и делать. Поцеловать разве что…

– Конечно, поцеловать!

– Коль уж, говоришь, обещала…

– Обещала, обещала…

– Ой, боязно, – Марья вдруг зябко поежилась. – А вдруг да увидит кто? Донесут батюшке…

– Да кто его тут, на Чертолье, знает-то? Да и нет никого кругом.

– Да? А лодочник?

– Так он во-он где, за кустами. – Юноша осмотрелся. – Пойдем вон хоть за ту копну.

Марья ничего не ответила, просто пожала плечами – пойдем. Копна оказалась у самого оврага, мрачного, заросшего ореховыми кустами и жимолостью. За оврагом угадывался яблоневый сад со спелыми, налитыми плодами. Впрочем, нет, скорее всего, это был не сад, а дикие, ничьи заросли, – уж больно неухоженными они выглядели, да и забора никакого не наблюдалось. На Чертолье – и без забора? Ну, ясно, никакой это не сад. Так, сами по себе росли яблоки, ничьи.

Федотка обернулся:

– Хочешь, яблочков нарву?

«Ага, как же, сдались тут твои яблоки! Мы сюда зачем пришли, целоваться или яблоки лопать?» – так вот, ну, или примерно так подумала Марьюшка, однако, конечно же, вслух ничего не сказала, лишь обняла парня за плечи да прижала спиной к старой, росшей рядом с копною березе.

– Ну, – молвила, – так и быть, поцелую, коль обещала. Только ты глаза закрой.

– Ага…

Федотка немедленно зажмурился… и тут же расплылся в счастливой улыбке, ощутив губами жарко-соленый вкус поцелуя.

– Ой, хорошо!

– Хорошо ему… Теперь я глаза закрою…

Так здорово оказалась стоять здесь, у старой березы, целоваться, уже забыв поцелуям счет, а потом и вовсе, сбросив на траву летник, улечься прямо на копну, в пахнущее летом и мятой сено.

А Федотка уже целовал шею, вот уже расстегнул саян… Э, нет! Шалишь, братец. Поцелуи поцелуями, а все остальное… Потом черта с два замуж выйдешь…

– Ты, кажется, обещал яблок нарвать?

– Угу… Обещал… Давай еще поцелую!

– Сначала нарви…

– Сейчас…

Раскрасневшийся Федотка поднялся на ноги и, скинув кафтан, погладил ладонью шею:

– Ух и славно же!

– Беги уж… славно…

Марьюшке и самой, конечно же, тоже было славно, да только вот признаваться в этом она вовсе не собиралась. Вот, пускай, Федотка сбегает за яблоками, охолонет чуток… Потом можно и по новой, лишь бы вечерню не пропустить. А пока… Пока можно и помолиться…

Встав, девушка запахнула саян и перекрестилась на дальнюю колокольню:

– Господи Иисусе…

А хорошо Федотка целуется, интересно, где научился? С дворовыми девками аль в каком вертепе?

– Господи, прости меня, грешницу…

Может, позволить ему весь саян расстегнуть? Ага… этак потом и до рубахи дело дойдет… Ах…

Марьюшка от волнения закусила губу. Ну, где ж этот Федот? Чего-то он долго за яблоками ходит…

Где-то за оврагом замычали коровы. Потом заржала лошадь, истошно залаял пес, за ним – еще один. Вот, кажется, кто-то вскрикнул… Яростно так, с болью… Верно, кого из дворовых хозяин порол на конюшне. Оно конечно, со слугами только так, по строгости, и надо, тем более в нынешние неспокойные времена, когда даже про самого царя говорят, что он и не царь вовсе! А истинный царь – царевич Димитрий, Иоанна Грозного сын, объявился якобы в Литве или в Польше. Господи! Вот уж мысли-то какие крамольные! Крамольнее некуда. Лучше уж о ласках да поцелуях думать. Интересно, чего там Федотка так долго с яблоками возится?

Меж тем уже начало смеркаться. Покрасневшее, словно бы выгоревшее за день солнце скрылось за Чертольскими воротами, протянув от стены и башен длинные черные тени почти до самой стены, отгораживавшей земляной город от белого. Скоро, однако, вечерня… Черт, не заявился бы раньше времени лодочник! И Федот тоже… хорош… «Целоваться, целоваться», а как дошло до дела – так на тебе, в кусты, вернее, за яблоками. И чего так долго ходит? Словно на Скородом отправился, прости, Господи.