Ветер богов - Богдан Сушинский Страница 3

— Не много же у вас аргументов, — заметил командующий. — И молчание ваше тоже неубедительно.

— Тем не менее вы признаете, что я прав.

— Если мне не изменяет память, вас назначили начальником штаба, граф-полковник Штауффенберг, — да, нет?

— Так точно, господин командующий.

— Идите и приступайте к исполнению своих обязанностей, или, может быть, вначале вы собираетесь убить фюрера — а уж потом заняться исполнением своих непосредственных служебных обязанностей?

— Второй вариант для меня предпочтительнее. Тем не менее вначале я займусь сугубо штабными делами.

Массивная нижняя челюсть Фромма вновь отвисла и, описав полукруг, словно жернов, вернулась на место. Его поразила эта страшная откровенность полковника. Насколько же нужно ненавидеть фюрера и насколько не ценить свою собственную жизнь, чтобы решиться на такую безоглядную заговорщицкую храбрость, признал командующий. Неужели они задумали все это всерьез? «Нет, — сказал он себе, вновь провернув нижней челюстью-жерновом, — люди, всерьез задумавшие убить фюрера и осуществить государственный переворот, так вести себя не могут. Не должны».

— Вы — самоубийца, полковник Штауффенберг, — швырнул он, словно нож, в спину полковнику, который уже взялся за дверную ручку. — Мне жаль вас.

Граф оглянулся, и единственный глаз его кровянисто взблеснул, отражая оранжевый луч предзакатного солнца.

— Вы абсолютно правы, господин командующий. Но почему вы имеете в виду только меня?

— Кого же еще?

— Всю нацию.

— Нация самоубийцей не бывает.

— Ошибаетесь. Нация, позволившая прийти к власти такому человеку, как фюрер, — это и есть нация самоубийц. Так не кажется ли вам, что гибнуть нам предстоит всем вместе?

— Это вам так хотелось бы — чтобы всем вместе — да, нет?

Они вылетали с восходом солнца.

Небольшой строй летчиков — на продуваемой океанскими ветрами взлетной полосе острова. Гортанные слова напутствия, которые прокричал, глядя на шестерых пилотов-смертников, свирепого вида полковник-самурай…

Камикадзе но очереди подходили к столику, кланялись полковнику, кланялись лежавшему на столике ритуальному самурайскому мечу и императорскому флагу Страны восходящего солнца на невысоком флагштоке…

Гитлер просматривал этот специально для него доставленный из Японии документальный фильм уже в четвертый раз. И в четвертый раз во время ритуальной сцены клятвы императору он приподнимался и, вцепившись руками в спинку переднего стула, оцепенело всматривался в лица добровольцев смерти.

Мужественные, с окаменевшей суровостью, лица. Мужественные улыбки. Решимость во взглядах… Они идут на гибель. Они сознательно идут на нее.

«Эти пилоты добровольно избрали путь посвящения своей жизни императору. Они не рассчитывают на спасение. Если бы кто-то из них каким-то чудом спасся, то воспринял бы свое спасение как божественную тень позора, падающую не только на него, но и на весь его род. И наверняка покончил бы жизнь самоубийством. Сейчас сознание камикадзе подчинено только одной мысли: завершить полет так, чтобы гибелью своей принести гибель как можно большему числу врагов и тем самым посвятить свою жизнь императору…» — читал за кадром диктор. И Гитлер ощущал почти физическую потребность шагнуть из зала туда, на экран, присоединиться к строю камикадзе, сесть в обреченный самолет и «священным ветром богов» вознестись в утреннее небо.

— Где сейчас Отто Скорцени? — неожиданно спросил Гитлер стоявшего рядом с ним, чуть позади, Кальтенбруннера.

— В Италии, мой фюрер.

— Визит вежливости Муссолини?

— Дуче давно мечтает о нем. Однако сейчас не время наносить визиты. Скорцени занимается созданием флотилии катеров-снарядов, которыми будут управлять морские камикадзе, люди-торпеды.

— Ах да. Значит, он уже там? Морские камикадзе… Это мой приказ, обергруппенфюрер. Мы должны показать всему миру, что дух германских воинов ничуть не ниже духа японских самураев. Применяя эти неизвестные ранее методы войны на море, мы заставим английских и американских адмиралов с содроганием ждать каждой атаки наших моряков-смертников.

— И они будут содрогаться.

— Давно он в Италии?

— Отправился сразу же после того, как вы пригласили его сюда для просмотра этого фильма.

Гитлер многозначительно прокашлялся и, сложив руки на животе, вновь уставился на экран. Находившиеся вместе с ним в подземном кинозале «Бергхофа» Кейтель, Йодль и Кальтенбруннер продолжали стоять, считая невозможным для себя сидеть в той ситуации, когда фюрер внемлет происходящему на экране стоя.

Пилоты по одному подходили к офицеру и принимали из его рук стопочку рисовой водки. Выпивая это священное пойло, они отдавали честь, кланялись, что-то кричали и мчались к своим машинам.

Самолеты выруливали навстречу ветру и после недолгого разбега стартовали, нацеливаясь на огромный огненный шар солнца, поднимавшегося из океана, чтобы окрашивать в кроваво-розовый цвет прикрепленные к кабинкам штурмовиков императорские флажки.

— Не забудьте, Кальтенбруннер, что мы должны будем создать такой же фильм о своих морских камикадзе, — проговорил Гитлер, тяжело опускаясь на свое место. — И обязательно сделать так, чтобы он «случайно» попал в руки японской разведки или же сотрудников японского посольства.

— Что одно и то же, — согласился начальник полиции безопасности и службы безопасности.

Машины камикадзе заходили со стороны солнца и устремлялись на американский корабль. Совершенно лишенные чувства самосохранения, их пилоты становились довольно легкой добычей корабельных зенитчиков, но некоторые машины все же достигали своей погибельной цели, обрушиваясь на палубы горящими обломками фюзеляжей или же снарядами врезаясь в корабельные надстройки.

— Нам известно, что, в свою очередь, японцы уже проявили огромный интерес к фильму о похищении Муссолини, — нарушил общее молчание Кальтенбруннер. — А заодно и к самому Скорцени.

— И к нему тоже? — насторожился Гитлер. — В чем это проявляется?

— Пока что они стараются не упускать его из виду, словно опасаются, что однажды он получит задание доставить в Берлин императора Хирохито.

К удивлению Кальтенбруннера, фюрер никак не отреагировал на это предположение. Он занят был своими мыслями, далекими от страхов самураев.

— Придет время, и я лично подарю фильм о Скорцени сэру Черчиллю, — неожиданно улыбнулся фюрер, по привычке прикрывая свою улыбку наискось приложенной ко рту ладонью. — Он до конца дней будет признателен мне за такой подарок.

— Думаю, что мы сможем подарить ему не только эту ленту, — добавил Кальтенбруннер, имея в виду перефотографированную его службой корреспонденцию Муссолини. Однако фюрер не стал выяснять, на что именно намекает шеф СД, и этим спас его от излишних объяснений. К тому же обергруппенфюрер еще и не уверен был, что Гитлер одобрит их старания: ведь письма касались не только Черчилля, но и Муссолини.