Ледовые пираты - Дирк Гузманн Страница 3

Почувствовав, как из руки струится кровь, Альрик сдавил один из браслетов потуже, чтобы пережать артерию. Сможет ли он удержать меч в руке? Да еще против такого воина, как Суртур!

— Нет, — отрезал Альрик. — Моих сыновей ты не получишь.

— Я так и знал! — взревел Суртур, и своды Зала зазвенели. — Едва я освобождаю тебя от железного ошейника, как ты тут же хватаешь меня за горло. — Он бросил топор под ноги Альрику. В лезвии отражался огонь костра — казалось, оружие горит изнутри. — Значит, сегодня ночью один из нас переселится в Вальхаллу. Подними топор! Или я зарежу тебя, как свинью.

Альрик подумал о «Пожирателе трупов», своем лучшем мече, — тот остался дома, прислоненный к его кровати: носить оружие в доме ярла считалось святотатством. Но даже с привычным клинком в руке ему сейчас вряд ли удалось бы победить Суртура…

Он потянулся за топором и поднял его левой рукой. Эта рука привыкла держать щит и бить им врагов, но никогда не упражнялась в работе с оружием.

И тут кто-то бросился на Суртура и повалил его на пол. Ярл закричал. В клубке, в котором сплелись тела двух мужчин, мелькала желтая накидка Ситрика Шелковой Бороды.

— Беги, Альрик! — крикнул Ситрик, и чья-то рука с кинжалом мелькнула между телами борющихся. Раздался грохот падающих скамеек, гости вскочили на ноги, чтобы защитить своего вождя.

Оценив ситуацию, Альрик задушил в себе порыв броситься на помощь Ситрику: шурин был фактически без нескольких секунд мертв. Но Катлу и мальчиков он еще может спасти! Не дожидаясь, пока гости справятся с Ситриком и примутся за него, Альрик бросился прочь из Зала. Зажав искалеченную руку под мышкой, он пробежал мимо жертвенного столба, и на какой-то миг ему привиделась привязанной к нему вся его семья.

Холодный ночной воздух быстро прояснил сознание. В окрестностях поселка стояла полная тишина. За некоторыми ставнями еще виднелся свет, из-под дверей тянуло запахом горелого рыбьего жира, но никто не встретился одинокому беглецу на пути к дому. Когда Альрик по кровавому следу праздника на снегу подбежал уже к самой двери, он выдохнул с облегчением: за ней все было тихо. Суртур не догадался послать сюда своих воинов заранее.

Здоровой рукой Альрик толкнул дверь. Катла сидела на краю кровати и поправляла поленья в очаге. Мальчики спали, зарывшись в солому в своих деревянных ящиках, служивших кроватками. Какое-то время Альрик жадно впитывал в себя все, на что переводил взгляд. Пытаясь отдышаться, он понимал, что пройдет немало времени, пока у его семьи снова появится крыша над головой.

— Что случилось? — Катла вскочила с места и склонилась над рукой мужа, ее рыжие волосы коснулись его кожи, но он крепко держал ладонь под мышкой, не давая осмотреть.

— Дети… — с трудом произнес Альрик. Только сейчас он заметил, что горло было словно сдавлено. — Нам нужно немедленно исчезнуть.

Катла не стала задавать никаких вопросов. Она тут же схватила на руки Ингвара — мальчик был маленьким и легким — и стояла с ним уже в дверях. Альрик бросил прощальный взгляд на свой меч у стены: сейчас он мог рассчитывать только на одну руку, в которой надо было нести Бьора-крепыша, — Катла с трудом поднимала сына, даже когда тот был еще младенцем.

В следующее мгновение семья уже бежала в направлении пристани.

Январь 828 г. от Р. Х.

Ruves Altus [3] , Palatium [4] дожа

В воздухе над лагуной повисло морозное дыхание января. Но руки дожа дрожали не только от холода, когда он вцепился ими в тяжелую шерстяную штору на окне, сквозь щелочку выглядывая наружу — на двор, на море лиц. С улицы тянуло несвежим воздухом.

— Что же будет, если они меня не примут? — Словно ища поддержки, он оглянулся в зал и вытер свой блестящий вспотевший лоб.

— Ничего не будет, Джустиниано, — сказал широкоплечий человек с бородкой, похожей на полоску, нанесенную птичьим пером. Выражение крайней озабоченности искажало черты его лица. — Выйдите, наконец, к ним! — повысил он голос. — Покажите себя народу, чтобы он мог подтвердить свой выбор! То же самое делали все ваши предшественники.

Остальные шесть трибунов, находившиеся в большом зале, окружили обоих знатных особ и кивали в подтверждение этих слов.

Однако высокий дож не двигался с места. Дрожание его рук передавалось складкам шторы, тяжелая кожаная окантовка тряслась над мозаичным полом. Ропот толпы, доносившийся с улицы, становился все громче.

— Вы лжете, Бонус, — сказал дож и судорожно сглотнул. — Все мои предшественники, все до одного, мертвы. Их ослепили, казнили или просто убили. Потому что народ их не любил. Разве не так?

Тот, к кому обращался дож, фыркнул:

— Если эта правда облегчит для вас попытку выйти к своим подданным, пока еще не поздно, то пусть она восторжествует. И тогда с вами, Джустиниано, все будет по-иному.

Не выдержав дальнейшего пребывания на задворках зала, Мательда протиснулась между собравшихся трибунов к своему отцу, особенно остерегаясь прикоснуться к пахнущему душистой водой Бонусу. Она всеми силами старалась сдержаться, чтобы не заключить отца в объятья и утешить: это немедленно разрушило бы авторитет дожа среди дворян и подавило его уверенность в себе.

— Твои предшественники были слабыми людьми, — умоляющим голосом обратилась Мательда к дожу. — Они думали лишь об одном — как обогатиться. Но ведь ты — Джустиниано Партечипацио! Ты сделаешь Риво Альто центром городов, расположенных вокруг лагуны, и покончишь со спором между франками и византийцами за нашу землю. Ты сможешь удовлетворить их запросы, и мы все станем свободными, и наши корабли будут привозить богатства из дальних стран в нашу лагуну. Выйди из дворца и скажи это своим подданным. И они полюбят тебя. Так же, как люблю тебя я.

Отец выпрямился.

— Из тебя, Мательда, вышел бы намного лучший дож, чем я. Намного лучший, — вздохнул Джустиниано. — Хорошо, я попытаюсь.

Одним движением он отодвинул штору и вышел на узкий балкон.

Толпа стихла. Взгляды сотен пар глаз устремились на дожа, рассматривая остроконечный соrno [5] на его голове, закутанную в желтый шелк худощавую фигуру и синюю ленту с цветочным орнаментом, перекинутую через левое плечо.