Рыцари света, рыцари тьмы - Джек Уайт Страница 30

Сент-Омер насупился. Вид у него был удрученный.

— Не помню, где я впервые услышал эту новость… но теперь все только о ней и говорят. О том, что пора домой. Гуг, нам и вправду хочется домой — особенно тем, у кого есть жены и дети. Мы не были там уже четыре года, и если даже мы завтра тронемся в обратный путь, то все равно срок нашего отсутствия составит почти шесть лет. — Годфрей поколебался, потом добавил: — К тому же не всем обязательно покидать эти земли. Слишком многое придется поставить под угрозу: пока мы с тобой тут разговариваем, вокруг создаются королевства, герцогства и графства — кто-то же должен остаться их защищать!

Де Пайен нахмурился:

— Какие королевства? Ты о чем, Гоф? Какие могут быть королевства на родине Господа? Где они, покажи!

Сент-Омер, огорченный непониманием друга, заломил руки:

— Нигде, Гуг, пока нигде! Пока идут только разговоры — о том, чтобы создать королевство Иерусалимское для охраны Святой земли. Бароны и дворяне обратились к де Бульону с просьбой стать в нем королем и десять дней назад, когда ты был в отлучке, провозгласили его правителем… Но он отказался под тем предлогом, что негоже простому смертному носить здесь золотую корону, раз Сам Иисус надевал терновый венец. Он согласился на более скромный титул — заступника Гроба Господня.

— Хм… И что это значит?

Гуг лично знал Готфрида Бульонского, герцога Нижней Лотарингии, и преклонялся пред ним. Его авторитет в войске, идущем на Иерусалим, был непререкаем, и Гуг восхитился духовной стойкостью герцога, сочтя его отказ от власти ради верности собственным убеждениям вполне закономерным. Де Бульон был непритязателен и скромен до самоотречения; его непогрешимая честность и прямота снискали ему непреходящее уважение близкого окружения и всеобщие симпатии. Обдумав новость, Гуг решил, что новоизобретенный королевский титул недолго останется невостребованным, но Годфрей, угадав его опасения, покачал головой.

— И речи быть не может, — заверил он. — Заступник Гроба Господня располагает королевскими полномочиями без использования монаршего титула. В этом свой тонкий расчет, который нам подходит как нельзя лучше.

— Да, пока Готфрид здравствует. А кто с ним рядом?

— Рядом — у власти? — Сент-Омер пожал плечами. — Думаю, все те же… Брат Готфрида Балдуин не останется в стороне от кормушки. Он — скользкая рыбка. Также Боэмунд Тарантский… говорят, он уже пытается прибрать к рукам Антиохию, провозгласив ее своим леном, а сам себя называет принцем Антиохийским. Говорят еще, будто Балдуин, видя у себя под носом пример брата, получившего иерусалимскую корону, пытается не отстать от него и сейчас уже на пути к Эдессе, которую он предназначил себе под графство. А помимо этих трех исполинов полно еще пташек помельче… Не забывай про двух Робертов, Нормандского и Фландрского, вместе с их кликой, и про Стефана Блуаского, в момент слабости согласившегося стать Завоевателю зятем и впоследствии горько раскаявшегося. Ну и, наконец, наш собственный сеньор, граф Раймунд Тулузский, предводитель нашего войска. Все они, словно стервятники, вертят по сторонам головами, без устали выглядывая, чем бы поживиться.

Гуг снова уставился в костер, в жаре углей видя нечто ведомое только ему и кивая собственным раздумьям.

— Я должен поговорить с графом Раймундом, — произнес он, обращаясь большей частью к себе самому. — Мне надо застать его раньше, чем ты чуть свет тронешься в путь. Надеюсь, он не откажется выслушать меня. Иди спать, дружище, спокойной тебе ночи.

— Теперь рядом нет никого, кто мог бы нас подслушать, брат Гуг, вы можете говорить без опаски. Что так озаботило вас?

Стояло раннее утро, но тени с каждой минутой укорачивались по мере того, как солнце быстро всходило над горизонтом, наливаясь жаром. Гуга тронули понятливость графа и его внимание к его заботам. Придя к Раймунду, он со смятением обнаружил, что того с самого утра осаждает целая толпа придворных — вассалов и просителей, среди которых Гуг почти не заметил членов ордена.

Вероятно, Годфрей явился на встречу с графом раньше назначенного времени и уже успел получить необходимые указания еще до прихода Гуга, поскольку его нигде не было видно. Охрана сразу же пропустила де Пайена ко входу в огромный шатер, над которым развевался флаг графа Тулузского, но, едва оказавшись внутри, Гуг немедленно остановился, не желая пробираться сквозь плотную толпу. Слева он тут же разглядел графа Раймунда, который стоял в центре немногочисленной группки придворных, державшихся от него на почтительном расстоянии, но, куда бы де Пайен ни кинул взгляд, везде он натыкался на людей, встреченных им в Иерусалиме и творивших там бесчинства. К этим Гуг не хотел даже приближаться.

К счастью, граф сам заметил его, стоящего поодаль в одиночестве, и, извинившись перед собеседниками, подошел обнять де Пайена как брата. Он заявил, что был рад услышать от Сент-Омера весть о возвращении Гуга, а тот, в свою очередь, удивился и обрадовался тому, что Раймунд не выказал намерения расспрашивать его о подробностях трехнедельной отлучки. Вместо этого граф, отстранившись, посмотрел на него пытливым взглядом, затем оглянулся на толпу придворных и тихо спросил:

— Вы желали поговорить о делах братства?

Гуг кивнул, пробормотав было несколько слов, но граф перебил его:

— Дело настолько важное, что не терпит отлагательства?

Гуг снова кивнул. Тогда Раймунд взял его под руку и громко произнес:

— Пойдемте, сир Гуг, вы составите мне компанию на утренней прогулке. Мне не терпится поразмяться и послушать о ваших приключениях в пустыне.

Порядком отойдя от шатра и от посторонних ушей, Гуг резко остановился и поглядел в глаза своему сеньору:

— Мне довелось услышать, мессир, что после взятия Иерусалима войско будет распущено.

Граф Раймунд кивнул:

— Я слышал то же самое, но донесения пока очень разноречивы. Войско распускать нельзя, это явное безрассудство.

— Но часть воинов все же вернется домой — это правда?

— Правда, и тут я бессилен вмешаться. Многие из ратников добровольно приняли знак креста, чтобы отвоевать Святую землю. Они добились чего хотели, их цель достигнута. Они искренне верят, что выполнили свой долг, и теперь хотят увидеть своих родных. Разве их нельзя понять?

— Конечно можно, мессир, но как быть с нами — с нашим орденом и его целью? Здесь, в Иерусалиме?

Раймунд Тулузский вздохнул:

— Она тоже осуществилась. Мы ведь изначально стремились закрепиться на этих землях — мы это сделали. Мы разделили с другими честь завоевания Святого града и этим обеспечили себе право остаться в нем.

— «Честь» — неудачное слово, мессир. Я бы выразился иначе.