Шехерезада - Энтони О'Нил Страница 36

Это была знаменитая почтовая служба разведки халифа, идеально усовершенствованная при Бармаки — разумеется, Шахрияр о ней слышал.

— Лучшие в мире всадники и шпионы, — с законной гордостью провозгласил Гарун. — Я каждый вечер получаю от них донесения с шестисот провинциальных почтовых станций. Мимо них никто и ничто не пройдет незамеченным. Как только их проинформируют о сложившейся ситуации, могу сказать с уверенностью, мы через несколько дней обнаружим, где прячутся преступники.

— Но… — снова брызнул слюной Шахрияр, прибегая к помощи записки, — в требовании ясно сказано, что дело должно остаться в тайне!

— Поручение — да. А известие о похищении нельзя вечно скрывать. Секреты в Багдаде столь же редки, как голубиное молоко.

— Но… — Шахрияр протестующее замотал головой. — Я… не могу позволить… Если преступники обнаружат, что их выслеживают…

— Не обнаружат, — заверил Гарун. — Моим шпионам нет равных. Они выслеживали людей до гор Камарана, извлекали бесценные манускрипты из константинопольских библиотек, знают все тропы в пустынях и все обходные пути, умеют приближаться невидимо.

— Это… слишком опасно, — попробовал возразить Шахрияр. Последствия… ситуация…

Он запутался в многочисленных мыслях, поняв, что вплывает в опасные воды споров.

— Даю слово, что после обнаружения убежища будут предприняты все усилия поторговаться за жизнь Шехерезады, прежде чем приступать к каким-либо действиям.

— Нет… повелитель не понимает, — забормотал Шахрияр, сам едва понимая себя, — похитители… я их знаю…

— Знаешь?

— Знаю людей подобного типа, — уточнил Шахрияр. — Они… тут сказано… в записке… перережут ей горло. Правда. Они безжалостны. Так и сделают. В их жилах течет кровь… диких зверей. Моя возлюбленная Шехерезада вмиг… вмиг будет… — Он застонал, не в силах продолжать.

Гарун растерялся:

— Значит, царь ничего не желает предпринимать против них?

— Да… вот именно…

— Не хочет вступать в переговоры?

— Нет… не то чтобы…

Гарун нахмурился. Неужели он настаивает на полном бездействии? Заявляет, будто жена уже считает себя мертвой…

— Может быть, государь мне тогда объяснит, — потребовал он с внезапной подозрительностью, — как в Астрифане поступают в подобных случаях?

Чувствуя себя мечущимся между прудом с крокодилами и гадючьим гнездом, Шахрияр рылся в памяти в поисках вдохновения. Боли в спине, которые он старался сдерживать, безжалостно обрушились на него через суставы и мышцы. Перед ним открывался идеальный шанс изложить план, изменить будущее по своей собственной воле, но осложнения неисчислимы, а быстро думать, придя к логичному решению, он попросту не мог.

— По-разному… — слабо выдавил Шахрияр. — В зависимости от обстоятельств.

— Я думал, что ваша позиция непреклонна.

— Да, но… — Мозги лихорадочно заработали. «Нельзя внушать подозрений халифу, и в то же время нельзя необдуманно действовать». У него не осталось никаких возможностей, кроме попытки разжалобить Гаруна.

— Моя Шехерезада… — простонал Шахрияр, пошатнувшись. — Жизнь моя… Кажется, я умираю…

Гаруна, хорошо знакомого с горем, вновь одолели эмоции, горло перехватило.

— Конечно, в зависимости от обстоятельств, — пробормотал он, проклиная себя за бесчувственность. — Возможно, царю сейчас следует полностью и не спеша осмыслить проблему? — добавил он в качестве предположения.

Шахрияр с готовностью кивнул:

— Конечно.

— Понимаю, — мягко молвил Гарун. — А мы пока поищем ответов на нейтральной территории.

— Да… пожалуй.

— Тогда встретимся позже, — попрощался халиф, глядя, как царь ковыляет прочь, страдальчески сморщившись, явственней самого ибн-Шаака.

Глубоко погрузившись в раздумья, повелитель правоверных расхаживал по залу, полностью забыв о смерти и времени перед разворачивавшейся драматической интригой. Сначала царь Шахрияр произвел впечатление, потом озадачил, а к концу беседы, похоже, был не в состоянии здраво мыслить. Впрочем, надо признать, что нельзя дальше действовать без его разрешения.

Гарун приказал писцу и дворецкому выйти, желая сосредоточиться, мысленно перебрать варианты. Выполнение предъявленных требований им исключалось, вмешательство армии и разведки было признано слишком рискованным. Он был уверен: похитители Шехерезаду не вернут, если поймут, что ничего за нее не получат. Открывался очевидный компромисс послать с выкупом солдат под видом курьеров. Произведя обмен, они выследят и убьют похитителей. Или возьмут вожака, обменяют его на царицу, не потратив ни одного динара.

Похитители предупреждали в записке, что если заподозрят в курьерах военных, последствия будут катастрофическими, хотя это, естественно, блеф. Храбрейший воин Гаруна, Ибн аль-Джурин, который год назад убил византийского богатыря в единственной схватке, решившей судьбу целой битвы, представляет собой лупоглазого коротышку, которого легко принять за чистильщика обуви. Будет ли Шахрияр возражать? Возможно, заявит, будто похитители чуют особенный мускусный запах военных.

Конечно, для эффективного выполнения миссии не обязательно посылать курьерами солдат. Вполне можно отправить халифских охотников, опытных ловцов, следопытов, хотя и неумелых в общении. Или профессиональных искателей сокровищ, знающих в халифате каждую пещеру и трещину. Или таввабунов вроде Кварна Айрихи и Хасана аль-Аджаба, мастеров обмана и сыска. Или даже агентов барида: выносливых наездников, неутомимых юношей, многие из которых владеют кинжалом не хуже, чем поводьями. Осмысливая возможности, Гарун вдруг увидел счастливый конец: выкуп передается и быстро возвращается, Шехерезада получена в целости и сохранности, преступники успешно окружены и доставлены к нему для наказания.

Он, как обычно, лелеял мысль о кровавом возмездии, видя, как с похитителей заживо сдирают кожу и к их ногам слетаются вороны, лакомясь кусками плоти. Видел, как их приколачивают гвоздями к доскам, которые волокут по Багдаду верблюды, оседланные подгоняемыми кнутом обезьянами. И самое приятное зрелище — в задний проход запихивают пучки соломы, поджигают, тела изнутри загораются с ревом, лопаются вены, из которых со свистом, как ему рассказывали, вырывается воздух.

Халиф все это видел, но главные детали все-таки ускользали. Он еще не определился с командой спасателей. И кроме намеков в тоне записки с требованием выкупа и двусмысленных рассуждений ибн-Шаака, до сих пор точно не знал, кто его враги. Он никогда не слыл терпеливым — Шехерезада это подметила, — и теперь припомнил красноречивый стих Абуль-Атыйи, поэта, который понимал его лучше всех: «В действии он оживает, в бездействии умирает».

Гарун выхватил меч и вонзил его в розовую подушку.

илл плелся домой в Круглый город в каком-то тумане. Старые знакомые его не узнали бы. Кипучесть, прирожденный энтузиазм, дружелюбие — все отличительные черты его характера сменились тупым потупленным взором, полным отчаяния и смирения. Как будто он сам был виновен в похищении Шехерезады, лично заманив ее в город силой собственной воли. В рассеянности Зилл даже не заметил появления на смотровой площадке белой пантеры, порвавшей очередного несчастного служителя зверинца. Возле дворца Сулеймана он поднял голову, но только затем, чтоб подумать, что сказал бы сейчас Сулейман о легендарном гостеприимстве Багдада.