День в Фонтене-о-Роз - Александр Дюма Страница 4

Вот что происходило на Большой улице.

Что касается улицы Дианы, то она, если не считать описанной нами главной группы, была пустынна. Лишь в конце ее появились два конных жандарма, совершавшие объезд равнины: они проверяли у охотников права на ношение оружия и, не подозревая, что им предстоит, медленно приближались к нам.

Пробило четверть второго.

С последним ударом часов раздались первые слова мэра.

— Жакмен, — сказал он, — надеюсь, тетка Антуан сошла с ума: по твоему поручению она сказала мне, что твоя жена умерла и что убил ее ты!

— Это чистая правда, господин мэр, — ответил Жакмен. — Меня следует отвести в тюрьму и поскорее судить.

Произнеся эти слова, он пытался встать, опираясь локтем о верх тумбы; но после сделанного усилия он упал, точно ноги у него подкосились.

— Полно! Ты с ума сошел! — сказал мэр.

— Посмотрите на мои руки, — ответил тот.

И он поднял две окровавленные руки, скрюченные пальцы которых походили на когти.

Действительно, левая рука была красна до запястья, правая — до локтя. Кроме того, на правой руке струйка крови текла вдоль большого пальца: вероятно, в борьбе жертва укусила своего убийцу.

В это время подъехали два жандарма. Они остановились в десяти шагах от главного действующего лица этой сцены и смотрели на него с высоты, восседая на своих лошадях.

Мэр подал им знак; они спешились, бросив поводья мальчику в полицейской шапке, сыну кого-то из стоявших рядом.

Затем они подошли к Жакмену и подняли его под руки.

Он подчинился без всякого сопротивления и с апатией человека, чей ум поглощен одной-единственной мыслью.

В это время явились полицейский комиссар и доктор — оба они только что были предупреждены о происходящем.

— Пожалуйста сюда, господин Робер! Пожалуйте сюда, господин Кузен! — сказал мэр.

Господин Робер был доктор, а г-н Кузен — полицейский комиссар.

— Пожалуйте, я как раз хотел послать за вами.

— Ну! В чем тут дело? — спросил доктор с самым веселым видом. — Говорят, небольшое убийство?

Жакмен ничего не ответил.

— Так что, дядюшка Жакмен, — продолжал доктор, — это правда, что вы убили вашу жену?

Жакмен не издал ни звука.

— По крайней мере, он только что сам сознался, — сказал мэр. — Однако я еще надеюсь, что он говорил под влиянием минутной галлюцинации, а не потому, что совершил преступление.

— Жакмен, — спросил полицейский комиссар, — отвечайте. Правда, что вы убили свою жену?

То же молчание.

— Во всяком случае, мы это сейчас увидим, — сказал доктор Робер. — Он живет в тупике Сержантов?

— Да, — ответили оба жандарма.

— Что ж, господин Ледрю! — сказал доктор, обращаясь к мэру. — Отправимся в тупик Сержантов.

— Я не пойду туда! Я не пойду туда! — закричал Жакмен, вырываясь из рук жандармов таким сильным движением, что, вздумай он убежать, то наверняка оказался бы за сто шагов отсюда, прежде чем кто-либо стал его преследовать.

— Но почему ты не хочешь туда идти? — спросил мэр.

— Зачем мне туда идти, если я признаюсь во всем, если я говорю вам, что я убил ее, убил большим двуручным мечом, который взял в прошлом году в Артиллерийском музее? Отведите меня в тюрьму; мне нечего делать там, в доме, отведите меня в тюрьму!

Доктор и г-н Ледрю переглянулись.

— Друг мой, — сказал полицейский комиссар, как и г-н Ледрю еще надеявшийся, что Жакмен находится в состоянии временного умопомрачения. — Друг мой, необходим срочный осмотр места в вашем присутствии; кроме того, вы должны быть там, чтобы надлежащим образом направить правосудие.

— В чем еще нужно направлять правосудие? — отозвался Жакмен. — Вы найдете тело в погребе, а около тела, на мешке от гипса, голову; меня же отведите в тюрьму.

— Вы должны идти, — сказал полицейский комиссар.

— О Боже мой! Боже мой! — воскликнул Жакмен в беспредельном ужасе. — О Боже мой! Боже мой! Если бы я знал…

— Ну, что же бы ты сделал? — спросил полицейский комиссар.

— Я бы убил себя.

Господин Ледрю покачал головой и, посмотрев на полицейского комиссара, хотел, казалось, сказать ему: «Тут что-то неладно».

— Друг мой, — сказал он убийце. — Ну, а мне ты можешь объяснить, в чем дело?

— Да, вам я скажу все, что вы хотите, господин Ледрю, говорите, спрашивайте.

— Как это может быть, что у тебя хватило духу совершить убийство, а теперь ты боишься оказаться лицом к лицу со своей жертвой? Что-то случилось, о чем ты не говоришь нам?

— О да, нечто ужасное!

— Ну так расскажи.

— О нет, вы скажете, что это неправда, скажете, что я сумасшедший.

— Полно! Что случилось? Скажи мне.

— Я скажу вам, но только вам. Он подошел к г-ну Ледрю.

Два жандарма хотели удержать его; но мэр сделал им знак, и они оставили арестованного в покое.

К тому же, если бы он и пожелал скрыться, это было бы уже невозможно: половина населения Фонтене-о-Роз запрудила улицы Дианы и Большую.

Жакмен, как я уже сказал, наклонился к самому уху г-на Ледрю.

— Верите ли вы, господин Ледрю, — спросил Жакмен вполголоса, — верите ли вы, чтобы голова, отделенная от туловища, могла говорить?

Господин Ледрю издал восклицание, похожее на крик ужаса, и заметно побледнел.

— Вы верите, скажите? — повторил Жакмен. Господин Ледрю сделал над собой усилие.

— Да, — сказал он, — я верю.

— Так вот!.. Так вот!.. Она говорила.

— Кто?

— Голова… голова Жанны.

— Ты говоришь…

— Я говорю, что ее глаза были открыты, я говорю, что она шевелила губами. Я говорю, что она смотрела на меня. Я говорю, что, глядя на меня, она сказала: «Негодяй!»

Произнося эти слова, которые он хотел сказать только г-ну Ледрю и которые, однако, могли быть услышаны всеми, Жакмен был ужасен.

— Вот это да! — воскликнул, смеясь, доктор. — Она говорила… отсеченная голова говорила. Отлично, отлично, отлично!

Жакмен повернулся к нему.

— Я же говорю вам! — сказал он.

— Что ж, — сказал полицейский комиссар, — тем необходимее отправиться на место преступления. Жандармы, ведите арестованного.