Гароэ - Альберто Васкес-Фигероа Страница 4

– И когда же их приведут?

– Завтра.

– Ладно. Подождем! – И презрительно кивнув в сторону девушки, спросил: – А это еще кто такая?

– Полоумная! Клянется, что она меня узнала и что наши родители обручили нас еще в детстве, потому что мы кузены. Она уверена, что я вернулся, чтобы жениться.

– Значит, ты провел на острове всего час, а уже успел обзавестись невестой, – насмешливо прокомментировал военачальник. – Поздравляю!

– Какая к черту невеста! – возмутился тот. – Моя невеста танцует фламенко в Севилье.

– Корабль отплывает… – вдруг произнес тот, которого называли Сёднигусто.

Все повернулись в указанном направлении, и солдаты замерли с тюками в руках, провожая взглядом корабль, который поднял часть парусов и начал удаляться.

Их лица выдавали тревогу и даже страх, поскольку они осознали, что остались одни на острове, населенном существами, чьи намерения им неизвестны. И никакой связи с внешним миром, кроме пары хрупких фелюг, лежавших на песке: на таких суденышках, уж точно, далеко не уплывешь. А вокруг океан, который с каждым часом становился все враждебнее.

Спустя два часа, когда солнце начало скатываться к горизонту, брат Бернардино сидел на скале и любовался закатом; внизу, у подножия, бились волны. Через некоторое время рядом с монахом пристроился Гонсало Баэса, также очарованный красотой зрелища, и спросил:

– Вы обеспокоены?

– А кто же нет, сын мой? А кто же нет? – ответил монах, не скрывая своего уныния. – Это самый край самого крайнего острова известного мира; там, дальше, ничего нет.

– В таком случае, где же заканчивается океан? – поинтересовался собеседник. – Мне не верится, будто, как утверждают, он низвергается в бездонную пропасть. Если бы это было так, уровень воды рано или поздно неминуемо понизился бы, но что-то не похоже, чтобы это происходило.

– Возможно, все дело в том, что океан бесконечен.

– А если он бесконечен, как вы объясните то, что солнце каждый раз всходит из-за него? – тут же последовал вопрос, не лишенный логики. – Мы люди сухопутные, поэтому с детства привыкли к мысли о том, что за картиной, которую мы видим, следует другая, а за ней, там дальше, еще одна, и еще, и еще, и свыклись с этим. Однако сейчас мы столкнулись с фактом, что никакой новой картины больше не возникает, и, сколько я ни размышляю над тем, что земля бесконечна, это объяснение мне ничего не дает.

– Не дает, потому что тебе не хватает веры, – заметил доминиканец. – Мы должны верить в то, что устанавливает Святая церковь, и если она утверждает, что в данный момент мы сидим на самом краю света, значит, так оно и есть… А мой долг – довести это до ума нескольких бедных неверных, которым еще не открылась Христова истина.

– Вы хотите сказать, что только вера объясняет необъяснимое?

– Вот именно, – без тени сомнения изрек монах. – И не советую тебе ходить по скользкой дорожке, ибо ты подвергаешь себя серьезному риску.

– Вы донесли бы на меня Святой инквизиции? – осмелился предположить собеседник, изобразив подобие насмешливой улыбки.

– Ну тебя, Гонсало, кончай молоть чепуху! Я такими делами не занимаюсь, хотя многие из моего ордена не преминули бы это сделать. Единственное, чего я хочу, – это заставить тебя понять, что ты человек военный и так же, как и я, обязан подчиняться, а не рассуждать.

– Однако как тут не рассуждать, – заметил собеседник. – Ведь мы действительно достигли пределов известного мира и находимся в окружении существ, которые мало изменились – вполне возможно, они одни такие – с тех пор как Создатель поселил на земле Адама и Еву. На мой взгляд, в подобной исключительной ситуации нам следовало бы попытаться отойти от принятых норм поведения.

– И что ты предлагаешь?

– Поступать так, как подсказывает нам здравый смысл, а не по указке тех, кто вместо простых пещер живет в римских дворцах.

Брат Бернардино де Ансуага отнесся к этому спокойно, можно было даже подумать, что он решил не отвечать, однако в тот самый момент, когда край солнца исчез за горизонтом, он уверенно сказал:

– Если кто и живет в римских дворцах, так это потому, что он культурнее и ученее тех, кому приходится обитать в пещерах. И раз уж мои умственные способности не позволили мне продвинуться дальше, пусть тогда мной руководят знающие люди; чего ради я буду исходить из того, что, как предполагается, я мог бы узнать.

Воткнув в песок длинные копья, солдаты натянули навес, поставили несколько складных табуретов и низкий стол. Он был завален маленькими зеркалами, цветистыми тканями, стаканами, бутылками, ложками, кастрюлями и ожерельями из желтых, зеленых и красных бусин.

Добавить к этому флажки и вымпелы, развешанные по углам, беспокойного Аттилу, привязанного к столбу на расстоянии трех метров, и множество шпаг, арбалетов и доспехов, разложенных со знанием дела – чтобы в них отражались лучи утреннего солнца. Эта на скорую руку созданная обстановка, отчасти напоминавшая театральную декорацию, служила одной цели – произвести впечатление или, может, поставить на место приближавшуюся троицу старейшин: те были явно ослеплены могуществом и богатством, выставленным напоказ надменными вояками, пожаловавшими издалека.

Акомар был отправлен навстречу делегации. Он почтительно поклонился и препроводил островитян к тому месту, где в импровизированном шатре их ожидали капитан Диего Кастаньос, юный лейтенант Гонсало Баэса и брат Бернардино де Ансуага.

После приличествовавших случаю ритуальных приветствий семеро участников переговоров, которые можно было бы назвать «Первой мирной конференцией», уселись на табуреты вокруг стола таким образом, что пришедшие видели прямо перед собой огромное количество предметов – незнакомых, соблазнительных и, по их представлениям, роскошных.

Первым заговорил военный с густыми бровями и седой бородой. Он обращался к переводчику, но при этом вперил взгляд в того из троих туземцев, который по положению явно был главным и который, по словам Акомара, отзывался на звучное имя Бенейган.

– Передайте ему, что мы прибыли не с умыслом нанести им вред и уж тем более не для того, чтобы их поработить, – уточнил он. – И что наша миссия заключается лишь в том, чтобы защитить их от вторжения охотников за рабами, высаживающихся на берег по ночам и похищающих у них самых сильных сыновей и самых красивых дочерей. Лучшим доказательством наших намерений служит то, что мы высадились при свете дня, а наш корабль ушел в море. Им незачем нас бояться, поскольку мы ищем не покорных рабов, а верных союзников.

Было очевидно, что юный Акомар не забыл сложный язык островитян, но он не мог похвастаться блестящей памятью, поэтому ему потребовалось немало времени, чтобы, преодолевая сомнения, а иногда прибегая к бурной жестикуляции, передать смысл столь длинного послания; при этом он говорил с ярко выраженным андалузским акцентом, что в какой-то степени выглядело комично.