Война роз. Воронья шпора - Конн Иггульден Страница 4

Он сбежал по ступеням и со всей беззаботностью юности влетел в противостоящий столб, оттолкнувшись от поручней, но не потеряв скорости. Тысячу раз Генри обегал замок, отрабатывая свое дыхание и ловкость. И это вкупе с поставленной целью помогло ему, отбросив всю осторожность, нестись по Пембруку, словно ошпаренная кошка.

Уже почти в темноте подросток промчался сквозь мастерскую, устроенную в главном дворе, помогая себе руками и перепрыгивая через груды ящиков и корзин, пропахших свежей морской солью. В другой день он задержался бы здесь, чтобы посмотреть, как будут доставать из них серебристых рыбин и устриц, однако теперь его гнал вперед назначенный дядей путь и пламенное желание убедиться в том, что он не ошибся. Там, снаружи, солнце уже опустилось за стены, бросая последний свет на окружавшие твердыню каменные залы, на массивную башню, поднимавшуюся на пять этажей над всеми остальными сооружениями замка и способную выдержать осаду целого войска. Пембрук был рассчитан на оборону, хотя и обладал одной слабостью – секретом, который старательно оберегали все, кто знал его.

Генри замедлил бег, оказавшись возле нижнего пиршественного зала. Он заметил там графского констебля [3], краснолицего и увлеченного разговором с одним из поставщиков замка: они взирали на какой-то свиток так, словно в нем были запечатлены вопросы жизни и смерти, а не количество побившихся шиферных черепиц и центнеров дубовых и буковых бревен. Юноша украдкой пересек зал вдали от обоих. Он буквально чувствовал, как они проводили его взглядом, хотя, может, и вообразил это, поскольку его никто не окликнул. Не оглядываясь, он подошел к двери, открыл ее и нырнул в царивший за ней кухонный жар.

Пембрук располагал двумя пиршественными залами, и кухни находились под самым величественным из них. Слуги и незначительные гости ели в худшем зале. Сколько же вечеров Генри жевал здесь в полутьме хлеб и мясо, поскольку Гербертам было жалко на него сальной свечи! Он сидел в одиночестве, а сквозь окна сверху из большого зала доносились отблески света и громкий хохот – граф развлекал там своих важных гостей.

Юному Тюдору грозили побои за одну попытку войти в этот зал, однако в тот вечер его интересовали одни только кухни – то, что они скрывали.

Служанки и повара не обратили на него никакого внимания, посчитав, наверное, что тощий мальчишка принес назад миску, хотя обычно он ел с деревянного подноса и брал с собой кусок черствого хлеба, чтобы сгрызть его на досуге или скормить галкам на какой-нибудь из башен. Однако Генри был хорошо знаком им, а главной его врагини, кухарки Мэри Корриган, которая прогнала бы его любой попавшейся под руку тряпкой или свернутым фартуком, видно не было. Над кипящими котлами поднимался пар, было душно, и у плит суетились кухонные работники, что-то отмерявшие и добавлявшие в варево. Вид и запах еды заставили мальчика облизнуться, и он понял, что давно ничего не ел. Не стоит ли выцыганить что-нибудь съестное у поваров? Взгляд его скользнул по груде очищенных яблок, уже обретавших медовый оттенок. Возле них в горшке, полном водянистой сыворотки, покачивались сыры. Сколько же времени пройдет до того, как ему представится новая возможность поесть?

Стоя здесь, посреди кухонного шума и гама, запахов и общей суеты занятости, молодой Тюдор взглядом ощупывал дверь, находившуюся на противоположной стороне помещения. Вделанная в каменную стену, она была у́же человеческих плеч, так что любому солдату пришлось бы протискиваться в нее боком. Дверь перекрывала прочная дубовая доска, продетая в заделанные в камень железные проушины. Обводя взглядом комнату, Генри, даже не глядя на эту дверь, все равно ощущал ее присутствие. В Пембруке, зимнем и летнем, он знал каждый камень. Не было такой кладовой, чердака, дорожки, которыми он не прошел бы, хотя ни одно из помещений замка не приковывало к себе его внимание так, как эта дверь. Он знал, что находится за ней. И уже ощущал царящий за ней холод и сырость, хотя кожа его успела покрыться потом.

Генри пошел вперед, и кухонный люд с горшками и подносами в руках с ловкостью танцоров расступался перед ним. Этим вечером им предстояло накормить шесть сотен мужчин и восемь десятков женщин, начиная от сидящих за высоким столом в великом чертоге приближенных молодого графа, потом сокольников и священников, сидящих за столом пониже, и, наконец, стражу и чистивших стойла мальчишек. Пища, еда, была жизненно важной частью сделки между лордом и его людьми, бременем и обязанностью, наполовину символом, наполовину платежом.

Подойдя к двери, Генри с трудом приподнял засов, оступившись под его весом. Драгоценные мгновения ушли на то, чтобы прислонить тяжелую доску к стене. Еще пыхтя от напряжения, он снял ключ с гвоздя, но, едва вставив его в замочную скважину, ощутил чужую ладонь на своем плече и, обернувшись, увидел перед собой Мэри Корриган, пристально смотревшую на него. Женщина была не выше его самого, но обладала мощным телосложением и, должно быть, весила раза в три больше.

– И куда же это ты собрался? – спросила она, вытирая ладони о плотную ткань. Генри почувствовал, что краснеет, но тем не менее не перестал работать ключом до тех пор, пока не щелкнул древний замок.

– Хочу сходить к реке, Мэри. Может, удастся угря поймать…

Женщина чуть прищурилась, но скорее от неудовольствия, чем из подозрения.

– Если мастер Холт или констебль увидят, что ты пользуешься этой старой дверью, они с тебя шкуру спустят, и ты это прекрасно знаешь, так ведь? Ну и мальчишки пошли! Лень ему вокруг топать… Но ладно, ступай. Я запру за тобой. Только не забудь повесить ключи на место. Вернешься через ворота. Я не услышу твой стук за этим гамом.

И, к удивлению Генри, старшая кухарка протянула руку и взъерошила его волосы пальцами, способными согнуть железную поварешку.

Он невольно ощутил, как к его глазам подступают слезы, хотя не мог вспомнить, когда плакал в последний раз. Генри понимал, что ему представляется возможность навсегда покинуть Пембрук. Все, кто до сих пор образовывал некое подобие его семьи, находились внутри стен замка. И хотя Мэри Корриган действительно три раза побила его за кражу, однажды она поцеловала его в щеку и сунула ему в руку яблоко. Больше никто и никогда к нему по-доброму не относился.

Тюдор замер в нерешительности, однако тут же вспомнил темного всадника возле ворот. За ним приехал его собственный дядя. Решимость в душе Генри окрепла, и он кивнул кухарке. Дверь открылась, из темноты повеяло холодным воздухом, и он закрыл створку, оставив позади красные щеки и покрытый бисеринками пота лоб Мэри. Щелкнул замок, женщина, крякнув, подняла засов и опустила его в гнезда. Подросток остановился, привыкая к прохладе после кухонного жара.

Лестница сразу же поворачивала вбок, чтобы поднявшийся снизу недруг не мог размахнуться мечом или топором. Ступени с резким поворотом уходили вниз, в недра скалы, на которой стоял замок. Первые несколько ступеней еще можно было разглядеть в свете, проникавшем в потайной ход через щелку под дверью, однако этот слабый отсвет мог помочь беглецу только до второго поворота. А потом Генри оказался в полной тьме – такой плотной, словно к его лицу прижали мокрое полотно.