Хольмгард - Владимир Романовский Страница 4

— Я пойду к князю, — сказала она.

— Не думаю, что он тебя примет. Иди лучше к друзьям — хоть к своим, хоть твоего бедного мужа. Тебе везде будут рады. А мне нужно заняться делами, сестра. Может, что-то еще и удастся спасти. Вот какие мы с тобою несчастные, сестренка — мы, чьи предки породнились с Хельей Псковитянкой! Как несправедливо это, как несправедливо! Ты, как найдешь себе угол, дай мне знать тотчас же, потому как, кто знает, возможно очень скоро тебе придется потесниться, чтобы и мне там место нашлось. Как мы несчастны.

Было далеко за полдень, день теплый, и то хорошо. Любава подумала — а не снять ли лапти? Босая болярыня все-таки как-то приличнее, чем болярыня в лаптях. Но не сняла.

Стража не хотела пускать оборванку в детинец, но проходивший случайно мимо сотенный узнал Любаву, поклонился, велел молодцам расступиться, и некоторое время пристально смотрел ей вслед. В княжеском тереме она по привычке сказала, что ей нужно видеть посадника, и ее привели в занималовку, но вместо Ярослава, который отсутствовал, в занималовке ее встретил Житник. Этого Любава не ожидала и растерялась.

— О, кто к нам пришел! — Житник, сияя улыбкой, поднялся из-за стола. — Горясер, выйди, я с тобой потом договорю.

Маленький юркий человек поспешно вышел, успев тем не менее смерить Любаву насмешливым взглядом.

— Это как же! — сказал Житник сочувственно, когда они остались одни. — Ты — и в таком виде.

— Я хотела… говорить с князем.

— Это все равно. Чем я хуже князя. У тебя к нему дело — скажи какое, может, я смогу помочь чем-нибудь прежде, чем князь.

— Нет, я…

— А даже если ты увидишь князя, все равно ведь, если нужно что-то делать, придется делать мне. Князь не занимается делами.

Она молча смотрела на него. Он изменился — в лучшую ли сторону, в худшую ли — понять было трудно. А вдруг поможет?

— Муж мой… — начала она.

— Да, я слышал.

Она не спросила где и от кого.

— А я вчера только приехала. А сегодня у меня нет ни жилья, ни денег. И я хотела взять у князя взаймы.

— Взаймы? — Житник улыбнулся. — Князь занимается ростовщичеством? Вот уж не знал.

— Я отдам, и очень скоро.

— Не думаю. Скажи, Любава, брат твой тебе не помог?

Она промолчала.

— Значит, не помог. Редкостная сволочь у тебя брат. Вообще-то с деньгами в городе плохо. То, что не прибрал к рукам строитель Детин, истратили на наемников, казна пуста. У меня, правда, есть свои сбережения. И я бы мог с тобою поделиться.

Она снова промолчала.

— Но сперва выслушай меня, Любава.

Большого роста, плотно сбитый, с мрачно смотрящими глазами, в богатой одежде которая ему совершенно не шла, Житник присел на край стола, тяжело глядя на Любаву.

— Помнишь ли, болярыня, пять лет назад мы виделись в Снепелицу. Хорошее было время. Я подошел к тебе, поклонился, и предложил — всего лишь — погулять со мною по берегу. Я не просил большего, а одна вечерняя прогулка — это совсем немного, болярыня.

Любава смотрела в пол, не смея поднять глаза.

— И что же? — сказал Житник, глядя с неприязнью на ее опущенную голову, на ссутулившиеся плечи, на ноги в лаптях. Неприятная улыбка играла у него на лице. — Меня одарили надменным взглядом и холодно сказали, «Как-нибудь в другой раз». О, болярыня, какие замечательные слова!

Сколько в них глубинного смысла, хотел сказать он, но не сказал, сколько презрения, и сколько страданий человеческих они помнят! «Как-нибудь в другой раз» — живут слова эти своей жизнью, известны всем народам, с очень давних времен. Они, слова эти, помнят отчаяние жаждущего, которому не управились подать воды; бессильную ярость радетеля, пришедшего попросить князя о милости и пользе народной; обреченный вздох миссионера, которого не пожелали слушать; слезы зодчего, вынужденного из-за нехватки средств бросить строительство на половине; равнодушие правосудия; надменность вышестоящих, к которым обратилась поруганная девушка. Эти слова вовсе не означают — пошел вон, подлец. О нет! Они означают — ты настолько мелок, что такие, как я, «пошел вон» тебе не скажут, у них дела и заботы поважней. Не говорят червям «пошел вон!»

Некоторое время он молчал, и она не смела нарушить молчание. Суровый взгляд, суровые слова — будто ждал он этого момента, будто готовился, и точно знал, когда и зачем она к нему придет.

— Я, болярыня, был тогда молод, у меня была нежная кожа, и твое «как-нибудь в другой раз» ранило меня глубоко.

Запало ядовитой расползающейся каплей в душу, подумал он.

— И вот ты стоишь передо мной. Посмотри на меня.

Она подняла голову и посмотрела на него.

— Стоишь ты передо мной, и мне тебя не жаль.

Он все еще улыбался неприятной улыбкой. Она хотела уйти, но он остановил ее.

— Знай, болярыня, — сказал он тихо, — никто в городе этом не протянет тебе руку помощи. Никто не даст тебе кров, никто не оденет и не обогреет. Будешь ты спать под открытым небом, благо сейчас тепло. Будешь ты мыкаться пешком по неприветливым улицам. Ибо этот твой «другой раз» настал.

Она попыталась вырваться, но он держал ее за плечо, без видимых усилий, но крепко. Хватка у него была стальная.

— И пройдет неделя, болярыня, и снова ты придешь ко мне. И, собрав воедино то, что осталось у меня от добрых к тебе чувств, так и быть устрою я тебя на хороших условиях домоправительницей в какую-нибудь купеческую семью. Ты ведь, болярыня, крещеная — вот и будешь жить в соответствии с заветом. Нижайший здесь — велик Там. Помнишь?

Он улыбнулся еще раз — на этот раз презрительно — и повернулся к ней спиной.

— А теперь иди, — сказал он.

Слез не было. Давно все вышли.

Возражения против постройки моста через Волхов были такие: раньше жили без моста, и теперь проживем. Зачем нам мост, помилуйте, люди добрые? По нему к нам придут враги. И что там такого, на другой стороне Волхова, чего здесь у нас нет, чего ходить туда-сюда? А если и есть там чего такое, то можно заплатить перевозчику, вон трое сидят на берегу. Надо же — мост. Подумаешь.

Все это было так, но если продолжить эту логическую цепочку дальше, можно заодно сказать, что и без домов живут люди, и без улиц, и без церквей, и даже без торга. И голым можно ходить и сидеть, когда тепло. И без огня прожить можно, и без коров, и без свиней и курей. И без греков. Некоторые даже без баб жить умудряются, но это слишком. От бабы человеку утешение. Правда и морока — тоже, но тут уж ничего не поделаешь — задарма, просто так, не утешишься, такого никогда не было.

Житник ничего не имел против постройки моста, несмотря даже на то, что инициатива исходила от Ярослава (а это было плохо — Ярослав вел себя все инициативнее, вмешивался в управление, говорил какие-то несуразности с глубокомысленным видом, смущал народ). Тем не менее, как все люди с большими амбициями, Житник склонен был благоволить грандиозным проектам, и идея ему нравилась.