Охота на орлов - Бен Кейн Страница 4

– Тиберий! Тиберий! Тиберий! – скандировала толпа.

Вероятность того, что Тиберий узнает Тулла – второго когда-то представляли первому – и задастся вопросом, что центурион делает в Риме, была совершенно ничтожна, и все же Тулл опустил глаза, когда преемник императора проезжал мимо. Чего центурион не ожидал, так это того, что племянник Тиберия, Германик, с которым Тулл был тоже знаком, появится верхом на коне сразу за колесницей триумфатора. Лицо у высокого мощного Германика было спокойное, благожелательное; подбородок твердый, волосы густые, каштановые. Даже в обыденной жизни он производил на окружающих сильное впечатление, а в сверкающих позолоченных доспехах казался почти богом.

В какой-то момент Тулл поднял взгляд и обнаружил, что смотрит прямо на Германика, который не сводит с него глаз и хмурится. Мгновение спустя Германик отчетливо произнес:

– Я тебя знаю!

Тулл обомлел, словно новобранец, на которого заорал центурион. К его ужасу, процессия приостановилась по какой-то причине, и вместо того, чтобы проехать мимо, Германик осадил коня как раз напротив. Центурион было хотел пригнуться, развернуться и бежать, но силы оставили его.

Фенестела тоже увидел Германика и, отвернув лицо, вцепился в руку Тулла и прошептал:

– Пора убираться отсюда!

Прикосновение приятеля заставило Тулла очнуться.

– Ты! Центурион!

Он мог сделать вид, что не услышал, отвести взгляд в сторону и ждать, пока Германик с процессией двинется дальше, не успев отдать приказа схватить его. Мог попробовать бежать, бежать как крыса, застигнутая в сточной канаве, спасаться от преследования, но мог и остаться на месте и, как подобает мужчине, приветствовать Германика.

Не отвечая на отчаянный призыв Фенестелы, он расправил плечи и посмотрел в строгие глаза всадника:

– Ты обращаешься ко мне, господин?

– К тебе. Ты служишь на Рейне, ведь так?

– У тебя прекрасная память, господин, – отвечал Тулл, испытывая горячее желание провалиться сквозь землю. Если Германик вспомнит, о чем они с ним беседовали, то есть о ловушке Арминия и уничтожении войска Вара, то ему, Туллу, несдобровать. Нарушение императорского запрета – тяжкое преступление.

– Бежим! – горячо шептал Фенестела.

– Мы встречались там в прошлом году, – сказал Германик.

– Да, господин. Это честь для меня, что ты помнишь. – Краем глаза Тулл заметил, что колесница Тиберия двинулась. Центурион мысленно вознес молитву богам.

– Подойдешь ко мне, когда жертвы будут принесены. Встретимся перед курией.

– Конечно, господин.

Слабая надежда на то, что удастся улизнуть до назначенной встречи, тут же испарилась: Германик кивком головы отдал приказ двум преторианцам, и те сразу же направились сквозь толпу в направлении Тулла. «Вот дерьмо, – подумал центурион. – Он знает, что меня не должно быть ни в Италии, ни тем более в Риме».

– Уходи, – приказал Тулл Фенестеле. – Он тебя не заметил.

– Я от этих павлинов не побегу, – заявил Фенестела, рассматривая начищенные до блеска доспехи и шлемы преторианцев.

– Фенестела…

– Я останусь с тобой, центурион. – Фенестела упрямо выдвинул подбородок.

«Дурак я, – подумал Тулл. – Заносчивый, ограниченный дурак. И Фенестела такой же. Пережить все, что нам устроил Арминий со своими псами, и вот теперь попасться одному из своих же…»

Он уже явственно слышал, как им зачитывают смертный приговор.

Два часа ожидания неподалеку от входа в курию показались Туллу вечностью. Словно во сне, он равнодушно наблюдал за тем, как уводят пленников, которых должны были казнить у подножия Капитолия, как Тиберий поднимается по холму к храму Юпитера, слышал шум толпы, наблюдавшей за церемонией в Храме, смотрел на раздачу хлеба и вина простонародью. Даже прохождение маршем солдат за колесницей Тиберия – та часть празднества, которую он хотел увидеть больше всего, – не подняло настроения. Центурион винил себя в том, что втянул Фенестелу в неприятности, и широкими шагами под бдительными взорами невозмутимых преторианцев мерил пространство перед входом в курию.

В какой-то момент мелькнула мысль убить преторианцев и бежать, но Фенестела, с которым он поделился своими соображениями, моментально образумил товарища.

– Ты думай наперед. Даже если мы с ними справимся, что маловероятно, учитывая отсутствие у нас оружия, за нами погонится весь городской гарнизон. За наши шансы я и гроша ломаного не дам. Сядь, успокойся и молись. Это лучшее, что нам остается.

Фенестела никогда не был горячим приверженцем молитв, и это подсказало Туллу, чего его спутник ожидает от Германика. В конце концов центурион последовал совету товарища и постарался успокоиться. При этом он чувствовал себя убийцей, ожидающим оглашения приговора.

Германик появился внезапно и тихо, застав Тулла врасплох. Сопровождал его всего один всадник, но великолепные доспехи не оставляли сомнений в статусе этого человека. Внешний вид, рост и харизма Германика обличали крупного военачальника и необычайно воздействовали на окружающих его людей. Тулл тут же вскочил и весь обратился во внимание: вытянулся, выпрямил спину и расправил во всю ширь плечи.

– Господин!

– Господин! – Фенестела зеркально повторил позу и приветствие центуриона.

– Имя? – спросил Германик.

– Центурион Луций Коминий Тулл, господин, служу в Седьмой когорте Пятого легиона.

– Кто это? – Не сводя взгляда с Фенестелы, Германик легким движением соскользнул с коня. Сопровождающий принял поводья и повел жеребца к ближайшему источнику.

– Мой опцион, господин. Его имя Фенестела.

Германик окинул Фенестелу беглым взглядом.

– Ну и урод же…

«Это я могу его так называть, а не ты», – подумал Тулл, обидевшись за товарища.

– Так и есть, господин, но он верен и отважен. Лучшего солдата я не встречал.

– Высокая оценка от центуриона с… Сколько лет отслужил?

– Тридцать, господин. – «И сегодня они все пошли прахом», – подумал Тулл.

Германик поднял бровь:

– Почему не ушел в отставку?

– Ты знаешь, как это бывает, господин. Армия – моя жизнь. – Простота обращения Германика заронила в душу Тулла надежду. Может, он не помнит подробностей их беседы, может, забыл, что Тулл участвовал в той битве, стоившей Вару трех легионов…

– Действительно…

Германик молча прошелся. Тулл снова почувствовал тревогу.

– Насколько я понимаю, солдатам, служившим в Семнадцатом, Восемнадцатом и Девятнадцатом легионах, запрещено появляться на земле Италии.

Произнесено это было негромким голосом, но под ногами Тулла словно разверзлась пропасть. Он назвал своим Пятый легион, но Германик все знал.