Похитители бриллиантов - Луи Буссенар Страница 42

Всех охватило такое лихорадочное усердие, что эта часть работы была выполнена меньше чем за час.

Зуга и бушмен зарезали лошадей, освежевали их, бросили в реку отравленное мясо, а шкуры разрезали на длинные ремни. Никто не думал передохнуть хоть минуту, никто не думал о голоде, который уже давал себя чувствовать, никто не обращал внимания на надвигавшиеся густые тучи, на гулкие раскаты грома, на первые крупные капли дождя. Все работали, как в лихорадке. Стихии разбушевались со всей яростью, которая им свойственна.

Но, несмотря ни на что, плот был сколочен. Однако пуститься в плавание немедленно было бы большой неосторожностью: ночь стала непроницаемо темной, густые тучи повисли на верхушках деревьев. Раскаты грома были оглушительны, и тысячи молний полосовали свинцовую воду реки; буря трепала густые заросли. Дождь превратился в ливень — один из тех ливней, каких жители наших широт и вообразить не могут. Это было нечто такое, как если бы где-то наверху вылетело дно водоема площадью в двадцать пять квадратных миль.

От такого притока воды река немедленно вздулась. Еще несколько минут, и ливень вызвал бы наводнение. Вода уже и так поднималась на глазах, и при вспышках молний было видно, что она течет все быстрей и быстрей. Надо было поскорей двинуться вперед. Если на ходу вас может опрокинуть волна, то оставаться на месте еще опасней: каждую минуту можно погибнуть в потоке, который расшвыривает вырванные деревья.

Альбер стоял на середине плота. Рядом с, ним был миссионер, как всегда, непроницаемый и мрачный. Сюртук прилипал у него к костлявому телу. Впереди и позади находились оба негра, вооруженные длинными шестами. Управление утлым плотом они взяли на себя. Жозеф и мастер Виль оставались еще на берегу и собирались тоже занять места на плоту.

В это время раздался раскат грома, способный заглушить залп двадцати батарей, и разогнал тучу. Необычайной силы ураган выворачивал деревья, они с шумом валились, и плот, внезапно оторвавшись, полетел стрелой среди всяких обломков, которые уносила река.

Полицейский, который держал сплетенный из лиан канат, упал. Он заметил при этом, что канат не порвался, а перерезан острым ножом. Мастер Виль стал ругаться крепкими матросскими словечками. Крик бешенства вырвался одновременно и у Жозефа, который увидел, что плот ушел и чернеет вдали на свинцовой поверхности реки. Никаких сомнений: они с мастером Вилем остались на твердой земле, в то время как его друг покачивался на зыбких бревнах, уносимых потоком.

В это время миссионер быстро оглядел всех, убедился, что негры, занятые своим опасным делом, не заметили странного движения, которое он сделал в момент отплытия, спокойно сложил нож, который держал в руке, опустил его в карман и снова застыл в неподвижности.

Странно: Альбер как будто ничего не видел. Он был равнодушен к разгулу стихий. Он сидел на корточках, обхватив голову руками, и даже не замечал отсутствия двух своих спутников. Он даже не чувствовал, как бурный поток бросал его плот из стороны в сторону.

Миссионер был заинтригован этим его оцепенением и дотронулся до его плеча. Альбер поднял голову, посмотрел невидящим взглядом и как будто не узнал его. Между тем молнии освещали эту странную и драматическую сцену. Зуга и бушмен, работая шестами, внезапно заметили исчезновение двух белых. Но они едва могли обменяться хотя бы несколькими словами — работа поглощала все их внимание. Впрочем, остановиться все равно невозможно — течение слишком стремительно. Надо будет подождать благоприятной минуты, чтобы задержаться где-нибудь в подходящем месте. Честные негры и не помышляли бросить своих спутников.

— Месье! Месье де Вильрож! — говорит лжемиссионер, все сильней напирая Альберу на плечо.

Жалобный стон раздался ему в ответ. Альбер попытался встать, но, пораженный непонятной болезнью, он тяжело упал на бревна, не проявляя никаких других признаков жизни, кроме прерывистого дыхания, которое вырывалось у него со свистом.

— Так, отлично! — холодно пробормотал его преподобие. — Только этого не хватало! У молодца приступ злокачественной лихорадки. Знаю я, что это такое. Девяносто шансов из ста за то, что он расстанется со своей шкурой! Но тогда я становлюсь его наследником! Почтенное наследство, если только он держит при себе пресловутую карту. Тогда уж я узнаю, где они лежат, эти сокровища кафрских королей. Но хорош я буду, если документа при нем не окажется! Какого черта я тогда перерезал канат? Если его карманы пусты, надо будет его лечить и вылечить. Да еще удастся ли? Надо, чтобы он жил и пустился на поиски своего слуги и дурачка-полицейского. Для этого надо догнать черных, которые похитили третьего француза. У меня, таким образом, получится целое войско, и эти бойкие французы сопротивляться не смогут.

в которой читатель наконец знакомится с госпожой де Вильрож и ее отцом. — На алмазные поля! — По Южной Африке. — Нападение на дилижанс. — Бандиты в масках. — Опять убитые. — Гнусная комедия. — Новые проделки Клааса. — Пастор слишком тяжело ранен. — Покинутый крааль. — Странная встреча. — Еще одна жертва бура. — Дочь торговца из Нельсонс-Фонтейна. — Две сиротки.

В тот самый день, когда Альбер де Вильрож свалился в лихорадке на плоту, ставшем игрушкой волн, лучи заходящего солнца осветили на берегу реки Брек драматическую сцену.

По малоезженой дороге, пролегавшей среди высохших трав, быстро катилась запряженная четверкой карета. Она была значительно меньше и легче тех огромных фургонов, которыми обычно пользуются на Капе с тех пор, как здесь возникла колония. На левой пристяжной сидел прямой, как жердь, форейтор в огромных сапогах и белом шлеме. Он щелкал бичом и время от времени дул в медный рожок, висевший у него на ремешке через плечо. А кучер, весь день изнывавший от жары, с жадностью вдыхал воздух, который уже становился прохладным.

У обоих висело на боку по револьверу крупного калибра, и оба настороженно смотрели по сторонам.

В карете сидело всего двое путешественников: старик и молодая женщина. Старик, высокий, худой, с редкими седыми волосами на голове и тщательно выбритый, представлял хорошо всем знакомый тип протестантского пастора. Его спутница — одна из тех прелестных златокудрых и голубоглазых англичанок, цвет лица которых напрашивается на устарелое, но все же милое сравнение с цветущей розой.

Несмотря на всю утомительность долгого путешествия, лицо это сохраняло полную свежесть. Однако тревога поминутно пробегала по тонким чертам, складки возникали вокруг рта, и слезы выступали на глазах у прелестной путницы.

— Отец! — грустно заметила она, когда лошади чуть замедлили бег. — Отец, почему мы так медленно плетемся? Скоро ночь, нам бы уже следовало быть в краале.

— Анна, дорогое дитя мое, имей терпение. Мы сделали все, что было в человеческих силах. Мы скачем без передышки. Мы опережаем почту на двое суток…