Форт Росс - Дмитрий Полетаев Страница 42

Здоровяк-аббат от неожиданности замер, но тут же расплылся в улыбке. Забава ему понравилась, да и дело пошло скорей, когда он присоединился к офицерам. Еще минута — и через разлетевшуюся в щепы дверь во двор миссии вывалилась хохочущая троица.

Лета 1820-го. Северная Калифорния. Индейское поселение на русско-испанской границе. Вечер.

Уже какое-то время Фимка силился открыть глаза. Солнце, сверкая огромным ярким шаром, выбивая из-под век кроваво-красные круги, не позволяло ему это сделать. Слух вернулся к нему первым. Точнее даже не слух, а оглушительный шум в ушах. Фимка никак не мог понять, о чем он ему напоминал, — этот рокочущий, с перекатами, шум падающей воды. Фимке казалось, что могучие струи водопада низвергаются где-то рядом с его ртом, и он даже широко его открыл, пытаясь вобрать в себя как можно больше живительной влаги, до которой он никак не мог дотянуться. Это было просто мучение! Не в силах более сдерживаться, Фима застонал. И в этот момент он наконец почувствовал капли влаги на своих запекшихся губах. На его лоб легло что-то прохладное. Морщась и превозмогая боль, Фимка разлепил веки. То, что он увидел, не сразу уложилось в его воспаленном сознании.

Рядом, а точнее, склонившись над ним, стояла та самая индианка, ослепительной наготой которой он наслаждался во время ее купания в водопаде. Он узнал ее сразу. Девушка держала в руках деревянную посудину, из которой небольшой деревянной же ложечкой вливала горьковатую жидкость в распухшие Фимкины губы. Даже эти капли казались ему блаженством. Лицо девушки излучало бесконечную нежность. Как только Фимка приоткрыл глаза, она радостно улыбнулась.

Справа над ним, прямо над головой, нависло беспощадное солнце… «Хотя какое же это солнце, — наконец сообразил Фимка, — это же фонарь на видеокамере!» Вот что так больно жгло веки последние минуты! Да, вот и горящий красный глазок индикатора, указывающий на то, что его снимают. Наконец «солнце» погасло, и его место заняло счастливое лицо другой индианки. И лицо это, как в русской сказке, вдруг молвило русским языком:

— Ну наконец-то, а то мы с Димой уже хотели в аптеку смотаться… Ну ты как, герой? Ты хоть помнишь, что было?

— Марго! — обрадовался Фимка. Говорить все еще было трудно. — Что?.. Где?.. Когда? — попытался он сплести слова в предложение, но умолк, понимая, что это у него пока плохо получалось.

— «Что? Где? Когда?» — это передача такая, Фима! — чрезвычайно довольная тем, что Фимка пришел в себя, хохотнула Марго. — А мы в тысяча восемьсот двадцатом году, в Калифорнии, в гостях у индейцев племени Кашайа. У дочери вождя, которую ты, о Грозный Истребитель Ружейных Прикладов, спас, не жалея ни жизни, ни черепа!

Только тут Фимка наконец сообразил, почему он не сразу узнал Марго. Девушка и сама была облачена в индейские одеяние, которое ей, надо сказать, было очень к лицу. На Марго было платье, сшитое из тончайшей оленьей кожи, с бахромой по шву и перетянутое широким поясом, плетенным из ремешков. Помимо бахромы, платье было искусно отделано бисером. Руки Марго, как всегда, были оголены до плеча, открывая ее татуировку, которая взбегала к высокой шее девушки и теперь выглядела на удивление к месту. В довершение «костюма» в косички Марго, спускавшиеся с ее «ирокеза», теперь вплетены были еще и бело-черные перья! «Не удивительно, что я ее не сразу узнал, — резонно подумал про себя Фимка, — с этой индианкой они выглядят, как сестры…»

— Ну, Марго, ты даешь! — улыбнулся Фимка. — Тебя и не узнать…

Он вновь перевел глаза на «свою» девушку. Та, приняв это за молчаливую просьбу, с готовностью склонилась, поднося ложечку с жидкостью к его рту. Фимка попытался улыбнуться и, больше из вежливости, проглотил очередную порцию отвара. Тут ему снова пришлось сильно удивиться, ибо индианка, отставив чашечку в сторону, наклонилась к нему поближе и тоже заговорила по-русски. Фразу, которую она произнесла, она сопровождала плавными жестами, как будто Фимка был глухонемой.

— Песня Ручья и Фи-мá-ка теперь друзья!

Девушка улыбнулась и, приложив пальчик сначала к своим губам, затем перенесла его к Фимкиному рту и нежно коснулась его потрескавшихся губ. Жест этот тоже был вполне понятен. Не в силах пошевелиться, Фимка во все глаза смотрел на девушку. Вид у него при этом был настолько обескураженный, что, как индианка ни крепилась, но все же и она прыснула от смеха. Марго хихикала, не забывая снимать трогательную сцену на камеру.

— Песня Ручья — это так зовут твою новую «герл-френд», Фимáка, — пояснила Марго. Фимка тоже попытался улыбнуться, но губы его пока что растягивались с трудом. Варево, коим его потчевала индианка, помимо очевидных лечебных свойств обладало еще и каким-то анестезиологическим эффектом. Весь рот Фимкин онемел — правда, вместе с этим отступила и боль. С трудом оторвав взгляд от индианки, Фимка повернулся к Марго.

— А где Дима?

— Ты не поверишь! — оторвалась наконец от камеры Марго. — Тут такое было! Короче, ты же действительно спас Песню Ручья! Эти бледнолицые собаки, пираты, мало им от меня досталось, устроили облаву на девчонок, а ты им помешал! Песне Ручья с твоей помощью удалось бежать, и она, не будь дурочкой, смоталась в деревеньку за своими ребятами. По дороге они и нас с Дмитрием Сергеевичем прихватили… В общем, поспели в самое время! Пленниц освободили. Тебя, в обнимку с прикладом, нашли над водопадом… Вот только пираты-засранцы ушли… Но это еще не все! Сюда идет отряд наших, самых настоящих русских гардемаринов! Во главе с самим Завалишиным! Помнишь, Дмитрий Сергеич рассказывал?! Там вон на костре целого оленя жарят! Праздник будет большой! Пау-Вау называется. В нашу честь! Так что ты давай, поднимайся! — трещала возбужденнорадостная Марго.

Фимке вдруг стало так хорошо и спокойно, что он закрыл глаза, чтобы девушки, не дай бог, не заметили слезы умиления. Глупые слезы счастья!

Наше время. Москва. Федеральная служба времени.

За столом кабинета для совещаний на втором этаже массивного серого здания на одной из центральных площадей Москвы сидел коротко стриженный молодой человек. Когда-то, когда его жизнь была так же ординарна, как и жизни миллионов других обитателей планеты, у него было имя. Он, конечно же, помнил его, но употреблять не любил, даже про себя. Для него это имя являлось некой связующей нитью с прошлым, к которому он больше не хотел возвращаться даже в мыслях. Да уже и не мог вернуться.

Сегодня у него был номер. Порядковый номер 14. Не первая десятка, конечно, но и не последняя. Более того, для посвященных его номер говорил о многом. Агенты первых двух десяток в секретном ведомстве слежения и коррекции времени, которое официально именовалось Федеральной службой времени, обладали исключительными возможностями. Как часто бывает, с этим была связана огромная ответственность за выполнение тех задач, которые на него возлагались, но… А как же иначе? Как офицер, брать ответственность за свои поступки он научился давно. Всецело отдаваться Делу и Идее — тоже. И то и другое он делал хорошо и где-то в глубине души подозревал, что если бы было иначе, он никогда бы не оказался там, где находился сейчас. Именно в связи с вышесказанным ему было оказано особое доверие. Он даже мог в чрезвычайных ситуациях сам принимать решение! Если проводить аналогию с обычной военной структурой, то это был уровень высшего офицерского состава. В структуре же не совсем обычной Службы времени, или, точнее, совсем не обычной Службы, это обстоятельство приравнивало его к… Божеству. Причем буквально. На служебном сленге офицеры, порядковые номера которых начинались до «двойки», именовались «Боги». Все остальные, с порядковыми номерами, начинавшимися с «двойки» и выше, именовались на кодовом сленге «Ангелами», ну а кадеты, составлявшие две последние десятки, как им было и положено, просто «Духи».