Колонисты - Джек Кавано Страница 42

— Но для чего? — изумился пастор. — Разве она может преподавать в Гарварде? Стать священником или дьяконом? Можете ли вы, Констанция, объяснить, зачем ваш муж это делал?

— На это могу ответить я, — вмешалась Присцилла. — Он делал это, потому что он любил науку и… меня.

— Смею заметить, это была весьма неразумная любовь, — буркнул пастор. — Посмотрите, в каком затруднительном положении вы оказались из-за ваших занятий науками.

Сказав это, Хорас Расселл достал носовой платок и шумно высморкался. Затем он тяжело опустился на стул и, почесав бровь, начал совещаться с руководителями общины и дьяконами. Через несколько минут он снова встал.

— Ну что ж, продолжим. Поскольку вы изучали Библию вне стен учебного заведения, вы наивно полагали, что можете дать своим ученицам то, чего не дала им церковь. Но вы не пришли в церковь и не попросили разрешить вам проводить эти занятия. Почему?

«Так вот что их волнует! — внезапно поняла Присцилла. — Они боятся потерять власть!»

— Честно говоря, я просто об этом не подумала. Я хотела, чтобы занятия способствовали духовному развитию моих подруг. Я и предположить не могла, что кто-то сочтет мои действия оскорбительными.

— Мисс Морган, вы прекрасно знаете: Господь заботится о том, чтобы Его наставления и заповеди не искажались!

— Повторяю еще раз: «Дочери Деворы» не ставили под сомнение чей-либо авторитет. Я хотела только одного: чтобы девушки, посещающие эти занятия, могли стать настоящими христианками.

— Лгунья! — Эндрю Хейл в волнении вскочил со стула и гневно указал трясущимся пальцем в сторону Присциллы. — Эти собрания не что иное, как злонамеренная попытка подорвать авторитет семьи и церкви. Ты отравила разум моей дочери! Ты развращала своих подруг!

Присциллу потрясла злоба, с которой говорил этот человек. Он совершенно не владел собой, его лицо побагровело, глаза налились кровью, на лбу вздулись вены.

— Десять заповедей для тебя ничего не значат? — пронзительно крикнул он.

— Я не вполне понимаю… что вы хотите… — пробормотала Присцилла.

— Хочу напомнить тебе одну из них: «Почитай отца твоего и мать твою»!

— Я по-прежнему не понимаю, что вы…

— Что вы хотите сказать, Эндрю? — вмешался Хорас Расселл.

— Хорошо, я объясню! Моя Табита была такой послушной, такой любящей дочерью. Но стоило ей сблизиться с мисс Морган — и она превратилась в непокорную спорщицу и даже лгунью!

— Могу согласиться с вами только в одном, мистер Хейл, — холодно сказала Присцилла. — Табита — незаурядная, умная девушка. Но я никогда не учила ее не повиноваться вам и уж тем более лгать.

— Ловлю эту змею на слове, — хмыкнул мистер Хейл и, подавшись вперед, спросил: — Ты учила мою дочь читать?

Присцилла высоко подняла голову.

— Да.

— В какой день недели у вас были занятия?

— По средам.

— В два часа пополудни?

— В два часа пополудни мы начинали общую встречу.

— А заканчивали в половине четвертого?

— Общее занятие заканчивалось в три. После этого Табита оставалась, и я учила ее читать.

— Знаешь, что сказала мне Табита, когда я спросил, где она бывает по средам?

Присцилла промолчала.

— Так ты знаешь? — взвизгнул Эндрю Хейл.

— Нет, мистер Хейл, этого я не знаю.

— Она сказала мне, что вдова Андерхилл учит ее вышивать. Как-то раз — дело было в среду — Табита мне срочно понадобилась, и я послал за ней Джона. И что же я выяснил? Вдова Андерхилл вообще не умеет вышивать! А где же была моя Табита? Она сидела у тебя в гостиной и училась читать! Свою ложь эта дрянная девчонка объяснила так: она, видите ли, знала, что мне это не понравится! Тут она была права! Зачем вам, женщинам, уметь читать? Чтение вас только портит. У вас появляются ненужные мысли. Вы становитесь строптивыми. Все вам не по нутру. Помните жену Джоша Хоскинса? — обратился мистер Хейл к прихожанам. — И трех лет не прошло с тех пор, как она сбежала из дому с другим мужчиной. Так вот, начала она с того, что освоила грамоту, а кончила тем, что назвала Джоша невежественным ослом и оставила его! Говорю вам, чтение — это яд. И я не допущу, чтобы в моем доме появилась грамотная женщина!

— Мистер Хейл! — начала было Присцилла. — Я хотела лишь…

— Закрой рот, женщина! Я не нуждаюсь в твоих извинениях! Ты и так достаточно натворила! Ты заманила к себе в дом мою дочь, стала учить ее читать, и теперь, когда я говорю ей «хватит книг!» — она кричит, что ненавидит меня и что будет учиться читать вопреки моей воле! Это твоих рук дело!

— Мистер Хейл, вы меня неправильно поняли! — Присцилла независимо задрала подбородок. — Я не собиралась извиняться. Само собой, Табите не следовало вам лгать. Однако вашей дочери не пришлось бы прибегать к обману, если бы вы желали ей добра и действовали ей во благо.

Весь побагровев, мистер Хейл, заорал фальцетом:

— Выходит, это я во всем виноват? Это я плохой отец? Так вот, юная леди, вас нужно хорошенько выпороть. И знаете что, мисс Морган, раз уж вашего отца нет в живых, я буду рад выбить из вас дурь собственными руками!

И тут вновь вмешался пастор:

— Эндрю, успокойтесь! Сядьте и успокойтесь!

Эндрю Хейл сел на место, но успокоиться не мог.

— Достаточно ли нам того, что мы услышали, или нам нужно провести дополнительный опрос свидетелей? — Вопрос Хораса Расселла был обращен к руководителям общины. Посовещавшись, они решили приступить к обсуждению участи Присциллы Морган. Прихожане остались на своих местах, а пастор, судья, мистер Чонси и Эндрю Хейл гуськом потянулись из зала.

Присцилла села. Целый час, пока за закрытыми дверьми решалась ее судьба, она провела в полном одиночестве. Она слышала, как присутствующие громко обсуждали ее поведение. До нее доносились слова «самоуверенная», «наглая», «заносчивая», «строптивая» и фразы вроде «будь она моей дочерью, я бы…». Дьяконы не сводили с нее недобрых глаз. Все они как один скрестили руки на груди, словно говоря, что они уже вынесли ей приговор. Присцилле почти удалось убедить себя, что мнение прихожан ее не интересует. Но чем дольше она сидела в ожидании приговора, тем больше удивлялась, почему к ней не подошла мать, почему не успокоила ее, не спросила, как она. Присцилла не могла заставить себя обернуться и посмотреть на Констанцию. Она поняла: мать не хочет разделить ее позор. Девушка не осуждала ее за это. Но ей не хватало материнской поддержки.

Наконец пастор, судья, Эндрю Хейл и мистер Чонси гуськом проследовали на свои места. Присциллу вновь попросили встать. На сей раз речь держал отец Пенелопы.

— Около ста лет назад пред судом города Бостона предстала женщина. Ее звали Энн Хатчинсон [25]. Хотя тот давний судебный спор имел самое непосредственное отношение к теологии и ущерб, нанесенный церкви, был значительнее, можно провести параллель между нашим заседанием и тем знаменитым процессом. У себя дома миссис Хатчинсон устраивала собрания, на которых толковала Библию и распространяла свои подстрекательские измышления. Она была невысокого мнения о священниках и часто критиковала духовенство. Эту женщину сгубила ее гордыня. Сегодня перед нами стоит девушка, во многом похожая на Энн Хатчинсон. Не имея надлежащего образования и не получив одобрения церкви, она взялась обучать юных леди Библии. Из-за чего в нескольких семьях возникли неурядицы — то, что произошло с Табитой Хейл, случай не единичный. Упомяну лишь, что это затронуло и меня. Насколько нам известно, вредоносные занятия мисс Морган посещали только пять молодых женщин. За это мы благодарим Господа. К счастью, нам удалось уничтожить зло в зародыше. В заключение я хочу сказать, что наша комиссия на основе свидетельских показаний пришла к следующему выводу: мисс Присцилла Морган виновна в распространении еретических взглядов, проведении тайных собраний и оскорблении руководства церкви. А теперь мистер Александр огласит приговор.