Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан Страница 42

– Неужели ты в самом деле в это веришь? – В ее голосе не было насмешки, только грусть. – Неужели ты веришь, будто все предрешено и от нас ничто не зависит? Будто мы просто оказываемся на тропе, по которой вынуждены идти, и выбора у нас нет?

– Верю, ведь это правда. – Я прикоснулся к изображению Одина, висевшему у меня на шее. – А Сигурд выживет.

Сигурд выжил, хотя я не смог бы сказать, что исцелило его: сейд Асгота, молитвы Эгфрита или воля Всеотца. Три дня ярл пролежал в своем кургане из кожи и льна. Его дух, погрузившийся во тьму, вел страшную борьбу со смертью. На четвертый день Сигурд вышел из шатра, встреченный приглушенным гулом нестройных голосов. Его волосы были уже не сальными и тусклыми, а золотистыми и сверкающими, как солнце. Мертвенная бледность лица сменилась сиянием свежести. Борода, заплетенная в две косы, казалась такой крепкой, что хоть привязывай ею корабль к причальному столбу. Ярл уже не сутулился. Высокий и сильный, точно дуб, он трижды полной грудью вдохнул рассветный воздух и блаженно закрыл глаза, словно дышал в первый раз.

– Сам Один запустил руку в это дело, – прогрохотал Брам Медведь, – причем по локоть. Помяните мое слово, парни!

Спорить никто не стал. Я взглянул на Флоки Черного: он скалил зубы, точно волк.

– Невероятно! – сказал один из викингов.

– Пристукните меня молотом Тора, если он не стал сильнее прежнего, этот кровососущий сын грома! – воскликнул Улаф.

Я заметил, как Асгот и Кинетрит обменялись лисьими взглядами. Мне было известно, что большую часть ночи они оба провели возле Сигурда. Может, они натерли его щеки малиновым соком или порошком из обожженной глины, чтобы скрыть смертельную бледность? А темные круги под глазами забелили мелом? Как знать…

– Я так голоден – сожрал бы штаны тролля, – заявил Сигурд, набрасывая на плечи зеленый плащ и скалывая его серебряной головой волка. – Что на этом корабле должен сделать ярл, чтобы ему дали поесть?

Викинги, расхохотавшись, принялись хлопать друг друга по спине и обмениваться добродушными ругательствами. Я улыбнулся. Наш ярл снова с нами. И вскоре мы разбогатеем.

За Парижем река раздвоилась. По совету Винигиса мы свернули влево, навстречу восходящему солнцу. Семь дней мы шли на веслах по реке, которую франки именуют Марной. Эта веревка вилась, словно человечья кишка, ведя нас на восток по широкой пустынной долине. Дни сокращались, но солнце еще согревало наши лица, когда алчный волк Сколь загонял его на вершину небосвода. «Однажды, – предрекал Асгот, – придет время гибели богов, и тогда Сколь настигнет дневное светило, схватит его челюстями, как зайца, и поглотит». Другой волк, Хати, должен был, по уверению нашего жреца, настигнуть и поглотить луну, тем самым погрузив мир в беспросветную ночь. Меня это не пугало. Я знал: когда настанет Рагнарёк, те из нас, кто после славной смерти будет избран богами, выйдут вместе с ними на последний отчаянный бой против инеистых великанов. И если, как мне внушали, победить нам не суждено, то тьма, окутавшая мир, уже не сможет никого устрашить.

На некоторых своих изгибах река поворачивала нас по ветру. Тогда мы на короткое время поднимали парус, чтобы дать себе отдых. Но чаще нам приходилось грести против течения. Тяжкий труд выточил наши тела, сделав их еще стройнее, а мышцы – еще крепче. Мы были сильны и опасны, как мечи, выкованные из железа и стали.

Кинетрит и отец Эгфрит почти непрерывно рыбачили. Грести они, конечно, не могли и потому, видно, старались помогать, снабжая нас свежей рыбой. Мы были им благодарны. Марна кишела лососем. Порой, завидев темнеющий в воде косяк, монах и девушка откладывали удочки, чтобы кинуть с кормы корабля сеть и достать ее, полную трепещущих рыбьих тел. Однажды им случайно попалась выдра: зверек набросился на стайку лососей, чтобы поживиться, и теперь, сверкая гладкой каштановой шубкой, путался в веревках, пытаясь их прокусить. Асгот, точно старый пьяный дьявол, пустился в пляс по палубе «Змея», хохоча и гремя костями, вплетенными в седые лохмы.

– Мы разбогатеем так, как и не мечтали! – кудахтал он, уверенный, что беда выдры – добрый знак для нас. – Короли станут нам завидовать! Мы и представить себе не могли такие сокровища, а они будут наши!

Кинетрит пожалела бедную тварь и хотела ее отпустить, но Асгот лишь оскалился и, схватив сеть, ударил выдру древком копья. Когда он наклонился, чтобы ее распутать, оказалось, что та еще жива. Рассвирепевший зверек куснул Асгота между большим и указательным пальцами. Жрец взвизгнул, на доски закапала кровь. Под хохот викингов он достал нож и прикончил шипящую выдру.

– Смейтесь, смейтесь, сукины дети, – сказал Асгот, словно плюнув, и гневно наставил на нас перст. – Это значит, что смерть преградит нам путь к богатству. Тому, кто хохочет сейчас, скоро будет не до смеха.

Пророчество вмиг заставило нас замолчать.

Сигурд еще не вполне оправился, и все же викингам отрадно было смотреть, когда их ярл улыбался Улафу, стоял у румпеля с Кнутом или говорил на носу с Винигисом, расспрашивая его о том, кому принадлежит земля за нашими бортами и как нам преодолеть три мили суши, прежде чем мы пойдем на север по другой реке.

– Этого сделать нельзя, – сказал Флоки Черный, с подозрением глядя на Винигиса.

Рыбак, тихий и боязливый, лишь поднял глаза из-под полей своей шапки, вцепившись в ширстрек «Змея».

– Франк дал мне слово, что это сделать можно, – просто ответил Сигурд. – А я пообещал вытащить из него сердце через задницу, если он ошибется. Полагаю, скоро мы увидим Экс-ля-Шапель.

Три дня спустя, миновав несколько небольших судов, стремившихся вниз, к Секване, мы вошли в верховье Марны, где течения были бурными и грести стало тяжело. В воздухе роились веснянки; трясогузки мелькали, точно крошечные желтоперые стрелы. На следующий день река сузилась. Замшелые валуны и серебристые березки, трепетавшие листами на ветру, обступили мелкое русло. Сапсаны, поджидая жертву, сидели на ветках, неподвижные, словно мертвецы. Черные оляпки ловили насекомых или ныряли в воду у самого берега, добывая мелкую рыбешку. Здесь нерестился лосось, и дальше идти было нельзя.

Но Винигис настаивал на том, чтобы мы продолжали плыть, и мы осторожно гребли, ничего не говоря и только морщась, если киль «Змея» задевал дно.

– Большие корабли сюда редко заходят, – пробормотал наш провожатый, испуганно взглянув на хмурое лицо Сигурда, когда под нами заскрипели гладкие речные камни.

Мы прошли опасную излучину, где река превратилась в медленно текущую струйку, и можно было видеть блики солнца, играющие на дне. От этого изгиба брал начало путь на Экс-ля-Шапель.

– Всем покинуть борт! – приказал Улаф, опасаясь, что корпус корабля, который теперь упирался в глинистую почву, не выдержит нашего веса.

Мы протиснулись в прорытый каналец. Будь «Змей» чуть шире, он уже не смог бы в него войти. Здесь рыбаки годами перетаскивали свои лодки. Борозда, прямая, как стрела, шла от реки в лес, и солнце пятнами ложилось на грязь, изрытую днищами множества кораблей. Во влажном воздухе пахло болотом, голоса людей звучали тихо и вкрадчиво. Кругом торчали замшелые пни. На расстоянии полета стрелы в одну и в другую сторону было вырублено все, кроме кое-каких побегов, тощих березок да нескольких покореженных дубов и ясеней. Дальше лес сгущался снова.