Джузеппе Бальзамо. Том 2 - Александр Дюма Страница 44

– О! Эти волосы тайком сострижены с головы, принадлежащей именитой особе! – сообщила она.

– Правда? А эта особа счастлива? Ответь!

– Она могла бы быть счастлива.

– Смотри внимательно, Лоренца.

– Да, она могла бы быть счастлива, ее жизнь еще ничем не омрачена.

– Однако она замужем…

– О! – только и могла ответить Лоренца с нежной улыбкой.

– Ну что? Что хочет сказать моя Лоренца?

– Она замужем, дорогой Бальзамо, – повторила молодая женщина, – однако…

– Однако?..

– Однако…

Лоренца опять улыбнулась.

– Я тоже замужем, – прибавила она.

– Разумеется.

– Однако…

Бальзамо с удивлением взглянул на Лоренцу; несмотря на сон, лицо молодой женщины залила краска смущения.

– Однако?.. – повторил Бальзамо. – Договаривай! Она вновь обвила руками шею возлюбленного и, спрятав лицо у него на груди, прошептала:

– Однако я еще девственница.

– И эта женщина, эта принцесса, эта королева, – вскричал Бальзамо, – будучи замужем, тоже?

– Она женщина, эта принцесса, эта королева, – повторила Лоренца, – так же чиста и девственна, как я; даже еще чище и девственнее, потому что она не любит так, как я.

– Это судьба! – пробормотал Бальзамо. – Благодарю тебя, Лоренца, это все, что я хотел узнать.

Он поцеловал ее, бережно спрятал волосы в карман, потом отстриг у Лоренцы небольшую прядь черных волос, сжег их над свечкой, а пепел собрал на бумажку, в которую были завернуты волосы ее высочества.

Он спустился вниз, на ходу приказав молодой женщине пробудиться.

Теряя терпение, взволнованный прелат ожидал его в гостиной.

– Ну как, граф? – с сомнением спросил он.

– Все хорошо, ваше высокопреосвященство.

– Что оракул?

– Оракул сказал, что вы можете надеяться.

– Он так сказал? – восторженно воскликнул принц.

– Вы можете судить, как вам заблагорассудится, ваше высокопреосвященство: оракул сказал, что эта женщина не любит своего супруга.

– О! – вне себя от счастья воскликнул де Роан.

– А волосы мне пришлось сжечь, добиваясь истины. Вот пепел, я аккуратно собрал его для вас, словно каждая частица стоит целого миллиона, и с удовольствием возвращаю.

– Благодарю вас, сударь, благодарю, – я ваш вечный должник.

– Не будем об этом говорить, ваше высокопреосвященство. Позвольте дать вам один совет, – продолжал Бальзамо. – Не подмешивайте этот пепел себе в вино, как делают некоторые влюбленные. Это очень опасный опыт: ваша любовь может стать неизлечимой, а возлюбленная к вам охладеет.

– Да, я от этого воздержусь, – в страхе проговорил прелат. – Прощайте, господин граф, прощайте!

Спустя двадцать минут карета его высокопреосвященства налетела на углу улицы Пти-Шан на экипаж де Ришелье, едва не опрокинув его в одну из глубоких ям, вырытых для постройки дома.

Оба господина узнали друг друга.

– А-а, это вы, принц! – с улыбкой прокричал Ришелье.

– А-а, герцог! – отвечал Людовик де Роан, прижав к губам палец.

И кареты разъехались в разные стороны.

Де Ришелье направлялся в небольшой особняк барона де Таверне на улице Кок-Эрон.

Благодаря нашей возможности, подобно хромому бесу, легко проникать в запертые дома, мы раньше де Ришелье узнаем, что в этот час барон сидел перед камином, уперев ноги на подставку для дров, под которой догорали головни. Он читал Николь наставления, время от времени беря ее за подбородок, несмотря на недовольное и пренебрежительное выражение ее лица.

То ли Николь привыкла к ласкам без наставлений, то ли предпочитала наставление без ласки. Бог ее знает!.

Хозяин и служанка вели серьезный разговор. Они выясняли, почему в определенные вечерние часы Николь не сразу являлась на звонок, почему ее постоянно задерживали какие-нибудь дела то в саду, то в оранжерее и почему во всех остальных местах, кроме этих двух – сада и оранжереи, – она плохо исполняла свои обязанности.

Николь кокетливо извивалась всем телом и со сладострастием в голосе говорила:

– Что ж поделаешь?.. Я здесь скучаю: мне обещали, что я отправлюсь в Трианон вместе с мадмуазель!..

Де Таверне милостиво потрепал по щечке и подбородку Николь, чтобы, очевидно, немного ее развлечь.

Николь, уклоняясь от утешений барона, оплакивала свою горькую долю.

– Ведь я же говорю правду! – хныкала она. – Я заперта в этих чертовых четырех стенах, не вижу общества, я просто задыхаюсь! А мне обещали развлечения и будущее!

– Что ты имеешь в виду? – спросил барона – Трианон! – воскликнула Николь. – В Трианоне меня окружала бы роскошь. Я бы хотела людей посмотреть и себя показать!

– Ого! Ну и малышка Николь! – заметил барон.

– Да, господин барон, ведь я женщина, и не хуже других.

– Черт побери! Хорошо сказано! – глухо молвил барон. – Она живет, волнуется. Эх, если бы я был молод и богат!..

Он не удержался и бросил восхищенный и завистливый взгляд на девушку, в которой было столько молодости, задора и красоты.

Выйдя из задумчивости, Николь нетерпеливо проговорила:

– Ложитесь, сударь, и я тоже пойду лягу.

– Еще одно слово, Николь!

Внезапно звонок у входной двери заставил вздрогнуть Таверне, а Николь так и подскочила.

– Кто к нам может прийти в половине двенадцатого? Поди взгляни, дорогая.

Николь отворила дверь, узнала имя посетителя и оставила входную дверь приоткрытой.

Через эту щель выскользнул на улицу человек и пробежал двор, довольно громко топая, что привлекло внимание позвонившего маршала.

Николь прошла впереди Ришелье со свечой в руках; она вся сияла.

– Так, так, так! – с улыбкой проговорил маршал, следуя за ней в гостиную. – Этот старый плут Таверне говорил мне только о своей дочери.

Маршал был из тех, кому довольно было взглянуть однажды, чтобы увидеть все, что нужно.

Промелькнувшая тень человека навела его на мысль о Николь, а Николь заставила задуматься о тени. По радостному лицу девушки он догадался, зачем приходил этот человек, а когда он рассмотрел лукавые глаза, белые зубки и тонкую талию субретки, у него не осталось больше сомнений ни в ее характере, ни в ее вкусах.

Войдя в гостиную, Николь с замиранием сердца объявила: