Митридат - Виталий Гладкий Страница 45

Отчаяние прибавило Савмаку сил. Извиваясь ужом, он выскользнул из объятий верёвки, которой был привязан к столбу — видно, старик не счёл нужным затягивать узлы чересчур крепко. Затем, сторожко прислушиваясь к храпу разбойника, подросток, словно соломенный куль, покатился к затухающему костру.

Углей было ещё много, и Савмак, не раздумывая, сунул связанные ноги в костёр. Аркан вспыхнул сразу. Боль огненным кольцом охватила лодыжки, ударила в голову. Но, закусив губы до крови, подросток стоически ждал окончания пытки.

Наконец волосяные узлы превратились в труху, и Савмак, согнувшись в три погибели, извернулся, как ласка, и протащил связанные руки под ногами. Довершить начатое теперь не составило особого труда: где зубами, а где с помощью пылающих углей узлы на руках были развязаны.

Когда разъярённый Савмак выдернул старика из землянки наружу, как журавль лягушку из-под болотной кочки, старый разбойник с перепугу потерял сознание. Подросток не стал ждать, пока он самостоятельно придёт в себя: отволок старика к озерку и бросил в холодную воду…

Вскоре старикашка, скуля, как побитый пёс, валялся связанным возле костра, а изголодавшийся Савмак уплетал за обе щеки приправленную луком похлёбку, закусывая варёной бараниной. Изредка он с довольным видом поглаживал перемётную суму, где лежал панцирь, и поправлял подвешенный к поясу акинак.

Утолив голод и напившись из родника, Савмак принялся собираться в дорогу: наполнил водой маленький дорожный бурдючок, положил в суму остатки баранины и вяленую рыбу, найденную в убогом жилище старого разбойника. Тот лежал тихо, как мышь, и только его маленькие глазки посверкивали настороженно и зло, отражая пламя разгорающегося костра.

Вдруг тонкий переливчатый свист нарушил вязкую тишину южной ночи. Старик радостно встрепенулся, и коварная злобная ухмылка перекосила его морщинистую физиономию. И только теперь Савмак услышал топот многочисленных копыт, с неимоверной быстротой приближавшийся к балке.

Подросток, как испуганный олень, бросился бежать вверх по склону. Ему удалось выбраться из балки незамеченным. Он увидел, как человек пятьдесят всадников один за другим исчезали за тревожно шуршащей травяной завесой. Тая дыхание, Савмак лёжа ждал, пока балка не примет последнего из них. Затем вскочил на ноги и побежал вглубь степи.

Аркан взвился в ночи и упал на плечи подростка совершенно беззвучно. Последовал сильный рывок, и Савмак рухнул на землю. А дальше… дальше в ушах только неумолчный шелест сухой травы и мерный приглушённый топот копыт быстроногого коня, тащившего его на волосяной верёвке по вздыбленной равнине прямо в звёздное небо.

Танаисский невольничий эмпорий полнился истошными криками зазывал, руганью надсмотрщиков, спорами купцов и покупателей живого товара, звоном кандалов, в которые ковали степных номадов и угрюмых горцев, не желавших смириться со своей участью, плачем женщин и детей. Огромное пространство у стен Танаиса, окружённое навесами, где торговали разнообразной едой и напитками, было битком набито людьми, попавшими на это весьма известное в те далёкие времена торжище по своей или чужой воле.

Здесь можно было встретить и диких кочевников-сарматов на звероподобных мохнатых лошадках, кусавшихся, как бешённые псы, и лягавшихся, словно степные куланы; и скифов-земледельцев с берегов Борисфена, приехавших на крытых повозках-шатрах, запряжённых серыми безрогими волами; и пиратов-сатархов в пёстрых шароварах и бородищами по пояс. Мелькали в толпе белоснежные хитоны эллинов-колонистов, чёрные плащи немногословных меланхленов [225], жёлтые замшевые кафтаны меотов, вышитые «крестом» чёрными и красными нитками рубахи фракийцев с длинными широкими рукавами, сверкающие золотым шитьём одежды персов, подданных заморского Понта.

Под одним из навесов, поближе к реке, откуда изредка веяло влажной прохладой, на грубо сколоченных скамьях, застеленных протёртыми до дыр ковриками, расположились две весьма колоритные личности: пегобородый великан с жёлтыми рысьими глазами и смуглолицый широкоплечий юноша с осиной талией. Одежда великана представляла собой невообразимую смесь: кожаные сарматские штаны, скифские сапожки с короткими голенищами, фракийская рубаха и пояс, который обычно носят пираты-ахайи — кусок голубой шелковистой ткани, обмотанный несколько раз вокруг туловища. За поясом торчал широкий нож с костяной рукоятью.

Юноша был одет щегольски: алые шаровары свободными складками ниспадали на шитые золотом персидские туфли с загнутыми носками, а парчовая синяя безрукавка, украшенная драгоценными каменьями, выгодно оттеняла безупречную белизну атласной рубахи. Его узкую талию схватывал тонкий кожаный пояс, с приклёпанными золотыми бляшками; на нём висел кривой меч с рукояткой, увенчанной огромным рубином. Чёрные, как смоль, длинные прямые волосы юноши прикрывал тюрбан из серебристой ткани, а мочку левого уха оттягивала золотая серьга.

Щёголь и великан играли в бабки. Их стол изобилием не отличался: кратер с дорогим родосским вином, фиалы и сушёные фрукты в мёду.

— Ника! — радостно вскричал щёголь — его бабка упала желобком вверх.

— Ты всегда был везунчиком, Селевк, — угрюмо проворчал великан, доставая кошель с деньгами. — Но, клянусь Кибелой, сегодня я всё равно тебя обыграю.

— Деньги — это песок, Фат, — рассмеялся довольный Селевк. — Чем больше их имеешь, тем быстрее они уплывают между пальцев…

Несмотря на молодость, киликиец Селевк прослыл одним из самых удачливых и жестоких рыцарей удачи. В Танаис он, как и главарь разбойников Фат, привёз свою добычу, живой товар: двух кузнецов-фригийцев, ювелира из Милета, педотриба-эллина и около десятка юных красавиц-азиаток, охотно покупаемых богатыми царьками номадов в свои гаремы. Несколько человек из команды его судна, головорезы и кутилы, болтались неподалёку, время от времени утоляя жажду боспорским вином. Одеты они были, как и их вожак Селевк, вызывающе пестро. Впрочем, опасаться им было нечего — здесь их никто не знал. Не в пример подручным Фата, насолившим многим из присутствующих на эмпории. Поэтому степные разбойники держались тихо и скромно, стараясь затеряться в толпе.

— Провалиться тебе в Аид! — рявкнул обозлённый донельзя Фат, когда в очередной раз удача обошла его стороной. — Проклятье! — он швырнул последний статер на стол, с ненавистью глядя на безмятежно ухмыляющегося Селевка.

Как бы невзначай его широченная лапища легла на рукоять длинного сарматского меча, лежащего рядом, на скамье. Селевк, по-прежнему улыбаясь, хищно сощурил карие глаза. Взгляды разбойника и пирата-киликийца на какой-то миг скрестились, словно остро отточенные клинки.

Первым не выдержал Фат — бормоча под нос все, какие только знал, ругательства ахайев, он вылил остатки вина из кратера в свой фиал и выпил одним глотком.

— Мне кажется, хозяин этой гнусной забегаловки забыл нас, — мягко проворковал Селевк. — Поди сюда, почтенный! — властно поманил он пальцем рыжеволосого вольноотпущенника, взмыленного, как скаковая лошадь. — Я не привык так долго ждать, любезнейший, — вежливо сказал он, показывая на пустой кратер.