Дитя Всех святых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс Страница 47

Нельзя было выразиться лучше, назвав его «любовным гнездышком»; более того, это выражение подходило ему почти буквально! Кастеллино, построенный у самой кромки воды, был продолговатым одноэтажным зданием с большими стрельчатыми окнами. Внутри он состоял из одного-единственного покоя. Оригинальность постройке придавали две круглые башни.

Одна служила опочивальней. Невысокая лесенка приводила в круглую комнату с изысканным убранством. Наибольшее восхищение вызывало здесь ложе под синим балдахином, украшенное амурами и двумя статуями наподобие тех, что во множестве имелись в замке Орта; одна фигура была мужской, другая – женской.

Вторая башня, в точности такая же по форме и размерам, была необитаема. Точнее, там не жили человеческие существа: это была голубятня, где ворковали десятки голубей и горлиц.

Таким образом, Кастеллино представлял собою любовное гнездо для всех Божьих созданий, будь то люди или птицы.

Показав своим гостям их новое обиталище, Виргилио д'Орта умиленно и чуть печально заметил:

– Я не заглядывал в Кастеллино с тех пор, как моя жена покинула этот мир. Благодаря вам он снова оживет.

Затем он спросил Анна, не угодно ли ему вернуться обратно для работы над переводом Вергилия. Если синьора Теодора пожелает, то может остаться на острове. Вечером он пошлет за ней галеру, и они поужинают все вместе. И добавил учтиво:

– Располагайтесь как дома. Торопиться совершенно некуда.

Анн и Теодора поднялись в спальню, открыли окно и выглянули наружу. Внизу равномерно плескалась вода, еле слышная из-за неумолчного воркования на голубятне. Вперед выдавалась дощатая пристань гораздо более скромных размеров, нежели та, на которую они высадились на другой стороне острова, а вокруг расстилалось озеро.

Оно было восхитительно спокойным, чуть тронутое легкой рябью; лесистые берега безупречно отражались в зеркальной воде. Воздух был пронизан светом и благоухал. На совершенно ясном небе виднелось одно-единственное, словно заблудившееся облачко. Окружавшая их красота казалась осязаемой: возникало ощущение, что достаточно лишь открыть глаза, уши и ноздри, чтобы она проникла в человека, заполнила его собой и превратила в свою частицу…

Анн понял, что эти места ждали их вечно.

Теодора сказала:

– Здесь…

Он не ответил, погруженный в созерцание. И снова услышал ее голос:

– Мы проживем лето здесь.

На сей раз, он обернулся к ней, но встретил взгляд серых глаз и утонул в них. Они были спокойнее и прозрачнее озера, яснее, чем небо с единственным облаком. Любой, самый роскошный пейзаж меркнул перед этой необъятностью. Там отражались не только лесистые берега, какими бы восхитительным они ни были, но весь белый свет.

Анн не отводил от нее взгляда. У него возникло ощущение, что он и сам где-то в этих глазах, словно на острове.

– Но меня ждет Франция…

– Знаю. Я прошу у вас одно только лето. Мы похитим его у людей, у войны и у самого Бога. Это будет украденное лето. Когда настанет пора уйти, вы уйдете.

– Теодора!

Она отвернулась. Чары развеялись.

Весь этот день, проведенный в библиотеке с сеньором д'Ортой, Анн вовсе не думал о четвертой эклоге «Буколик». Он так витал в облаках, что вскоре был даже вынужден отказаться от выскабливания текста: рассеянность делала его неловким. Но Виргилио д'Орта был слишком ему признателен, чтобы сердиться, и продолжил работу один.

На самом деле Анн смотрел только на небо. Он находил небосклон безнадежно ясным. Чего ждет солнце, почему все не закатывается? Разве можно так медленно ползти по своему дневному пути? Наконец, свет, лившийся сквозь частый переплет окон, порозовел, и Виргилио зажег свечи, чтобы продолжить труды в сумерках. Анну пришлось все же прождать еще целую бесконечность – час, быть может, – прежде чем хозяин отложил рукопись и скребок и заявил:

– Синьора Теодора, должно быть, уже заждалась. Пойдемте ужинать. Я умираю от голода!

Синьора Теодора действительно уже находилась в большом зале, неподвижно застыв, словно из озорства, среди статуй. На ней по-прежнему было ее серое платье паломницы, но ни одна королева, с тех пор как появились на свете королевы, не носила своих одежд с большим изяществом.

Они уселись за стол, хозяин и гости друг против друга. Люстры ярко их освещали. Быть может, в тот вечер у Анна на тарелке побывали самые редкие яства, а в кубке – самые хмельные вина; быть может, Виргилио д'Орта вел тогда самые глубокие и мудрые речи. Этого Анн так и не узнал. Он насыщался, глядя на губы Теодоры, он пьянел от взора Теодоры и знал, что с нею происходило то же самое. Разделявший их зеленый стол был короче дыхания. Они уже перенеслись на свой остров, и мир вокруг них казался лишь плеском волн…

Виргилио д'Орта встал. Они оба вздрогнули.

– Уже поздно. Я велю приготовить вам галеру.

Анн отрицательно покачал головой.

– Мы бы предпочли вернуться одни. Нет ли у вас просто лодки?

Хозяин улыбнулся.

– Конечно! Какой же я глупец. Моя свадебная лодка, на которой я отвозил мою жену на остров, в Кастеллино.

Он пошел первым, они следом. Кто бы мог описать сладость этой ночи? Но она отозвалось болью в сердце Анна. Он понял, что с этого мгновения начинается «украденное лето» и что дни его сочтены для них. Отныне время становилось их врагом и неизбежно будет победителем…

Анн отогнал мысль о будущем, чтобы вернуться к настоящему.

Хозяин показал им лодку. На ней имелись два серебряных фонаря, один на носу, другой на корме. Слуги вставили туда свечи, и суденышко осветилось мягким белым светом. Они сели по местам. Анн взмахнул веслами.

Виргилио д'Орта не смог утаить волнения.

– Будьте счастливы, дети мои! Felici come noi un tempo! [9]

Анн продолжал медленно грести. Фонари освещали их обоих. Он смотрел на Теодору, неподвижно сидящую на корме, она смотрела на него. Все вокруг них было черно, свет плескал только на них, а остального мира не существовало.

Анн понял: даже если ему суждено прожить сто лет, как прадеду, никогда уже он не познает подобного мгновения. Ему захотелось, чтобы остров оказался дальше, чем Иерусалим, чтобы пришлось грести еще две сотни лет, прежде чем они с Теодорой достигнут берега и счастья.

Он бросил весла. Какое-то время они оба слышали, как лодка продолжает скользить в черной воде. А потом – ничего. Они посмотрели друг на друга. Анн сказал ей нежно:

– Теодора, дар Божий.

Она улыбнулась в ответ.

Где-то совсем рядом послышался быстрый, легкий всплеск: рыба! Повсюду вокруг была жизнь, невидимая, но явственно ощутимая. У Анна крепло чувство, что все твари и растения любят их и завидуют им.