Отряд тайных дел. Книга 3. Московский упырь - Андрей Посняков Страница 5

Уж тут ничего не скажешь, боец был знатный. И раньше еще, на посаде Тихвинском живя, в боях удалью славился, и здесь, в Москве, имя не срамил – если было время, с большим удовольствием стенка на стенку хаживал, замоскворецкие супротив скородомских; все трое за Москвой-рекой, на усадьбе, доброхотом Ртищевым – дай ему Бог здоровьица – жалованной, и жили. Не одни – с Иваном с посаду Тихвинского невеста приехала, Василиска, сестрица Митькина. По осени, как и полагается, свадьбу играть решили – к тому оно и шло. Прохор, правда, старался в Василискином тереме без лишней нужды не появляться – все ж когда-то был в нее сильно влюблен, и не совсем заглохла еще в сердце старая рана, еще болела, еще кровоточила. Что ж, Василиска предпочла Ивана, а Прохора назвала братом. Всего лишь братом. Немного. Но – и немало.

– Ну что, жильцы, дворяне московские? – Семен Никитич все никак не мог уняться. – Чины ваши не велики ль вам?

Ишь, чины приплел, аспид. За французские дела – розыск грамот самозванца – Ртищев, как и обещал, выхлопотал парням чины: Митьке с Прохором – московских жильцов, ну а Иван так и остался дворянином московским, до стряпчего уж больно молод был, но сказали – жди, все может случиться. Наградили деньгами, и преизрядно – и то хлеб, тем более по нынешним непростым временам. Главное, конечно, что Митька с Прохором выбились из монастырских холопей, в свободные люди вышли, да еще в какие!

Скрипнув дверью – по велению боярина петли специально не смазывали, чтобы слышно было, что кто-то вошел, – в жарко натопленную присутственную горницу заглянул слуга.

Семен Никитич скосил глаза:

– Чего тебе, Федька?

– Думный дворянин Ртищев челом бьет, батюшка. Войти похощет.

Боярин махнул рукой и язвительно прищурил глаза:

– Ну, коли похощет, так уж пусть войдет. Тем более и людишки его уже здесь, парятся.

Иван с Митькой быстро, словно нерадивые ученики, переглянулись с усмешкой: вот уж верно заметил Семен Никитич – «парятся». С такой печкой и впрямь семь потов сойдет.

Поклонившись, вошел Ртищев – высокий, сутулый, не по-московски элегантный, в длинном приталенном польском кафтане черного бархата с серебром, с накинутым поверх него опашнем, при шпаге.

– Чтой-то ты, Ондрей Петрович, все в платье поганском ходишь, – не преминул попенять Годунов.

Ртищев закашлялся.

– Сам знаешь, Семен Никитич, – хвора в груди меня, не могу тяжелое платье носить, задыхаюсь. А что шпагу с собой таскаю, так сам знаешь – многонько врагов у меня.

Боярин неожиданно засмеялся:

– То верно, многонько. Вот о врагах с тобой и поговорим. Не о твоих врагах, Ондрей Петрович, о государевых! Но – чуть опосля, – Семен Никитич хитро прищурил левый глаз и, кивнув на парней, осведомился: – Угадай-ка, чего у меня парнищи твои делают?

Ртищев тут же скривился, словно у него внезапно заболел зуб. Вообще, думный дворянин сильно сдал за последнее время, тут, видно, все в одну кучу свалилось – и болезнь, и старость, и хлопоты.

– Мертвяки, – думный дворянин усмехнулся. – Чего ж еще-то?

– Что, Ондрей Петрович? – деланно удивился Годунов. – Нешто зря твоих парней костерю?

– Меня за них костери, Семен Никитич. Значит, не тому научил, коль поймать не могут. Впрочем, не так долго еще и ловят – всего-то неделю.

– Неделю?! – Боярин едва подавил гнев. – Так за эту неделю сначала один мертвяк, а потом еще два, и каких! Первый – думного боярина Ивана Крымчатого сынок, второй – купца Евстигнеева, третий – воеводы Федора Хвалынца племянник! Сам государь живо сим делом интересуется, меня уже замучил спрашивать – когда убивца поймают? А ты – «неделя»!

– Поймаем, Семен Никитич, не изволь беспокоиться, – поклонившись, заверил Ртищев. – Даже и не сомневайся.

Боярин хохотнул:

– Да я не сомневаюсь. Знаю, что поймаете. Только вот – когда?

– В самое ближайшее время!

– Слыхали? – Приложив ладонь к уху, Семен Никитич грозно обернулся к парням.

– Слыхали, – за всех отозвался Иван. – Поймаем, как сказал Андрей Петрович, в самое ближайшее время. Животов своих не пощадим, ночей спать не будем, но этого гнусного гада выловим!

– Ну, Бог вам в помощь, – Годунов потер руки. – Идите пока… А ты, Ондрей Петрович, останься.

Поклонившись, трое друзей, ускоряя шаг, покинули жаркие хоромы «правого царева уха» Семена Никитича Годунова и со всех ног бросились к Архангельскому собору, возле которого высились обширные каменные палаты для приказных ведомств, недавно выстроенные волею царя Бориса Федоровича. Митька так торопился, что оступился на ступеньках крыльца, едва не сбив с ног какого-то отрока лет шестнадцати, серьезного, с приятным лицом и темными печальными глазами. Тот успел отскочить в сторону, а Митька чуть было не растянулся на площади – хорошо, вовремя ухватился за перила крыльца, так, держась за них, и съехал вниз, проелозив по ступенькам задом.

– Эй, вьюнош, – окликнул парня встреченный отрок. – Не ты ль потерял? – он кивнул на выпавший из-за Митькиного пояса свиток.

– Ой! – Митрий округлил глаза. – Вот я тетеря-то! Фуражная грамота! Благодарствую, мил человек, спаси тебя Боже! Иначе б чем мы лошадей кормили?

Приятели – Иван с Прохором – вернулись к крыльцу и чинно поклонились отроку. Тот с улыбкой кивнул и вошел в дверь. Позади проследовала свита… Ага, у него еще и свита.

Митька посмотрел на друзей:

– Не слишком ли низко вы тому парню кланялись?

– Не слишком, – ухмыльнулся Иван. – Поверь мне, Митя, не слишком.

– Вообще-то, именно ему мы обязаны кормом для наших коней, – смущенно заметил Митрий. – И все же – кто это? Кажется, я его уже где-то видел. На редкость приятный и серьезный молодой вьюнош, сразу видно, не из всяких там щеголей…

Иван с Прохором вдруг переглянулись и, не сговариваясь, захохотали.

– Во ржут! – обиделся Митька. – Лошадины нормандские.

– Митя, так сказать тебе, кто этот серьезный юноша, коего ты едва не сбил с ног, в неумном усердии слетая с начальственного крыльца?

– Я бы помолчал про неумное усердие – сами-то ведь не лучше.

– Не лучше, не лучше, согласны, правда, Прохор?

Прохор ничего не ответил, лишь молча кивнул, а потом, хлопнув Митрия по плечу, негромко промолвил:

– Митька, тот парень – царевич!

– Царевич?!

– Ну да – Федор Борисович Годунов. Будущий царь.

– Ох ты, мать честная! А вы не врете, часом?

– Ей-богу! Клянусь святым Обером!

– Господи… – Митька задумчиво покачал головой. – Царевич… А вроде бы неплохой парень, а?

– Все они неплохие… – начал было Прохор, но тут же замолк – Иван предусмотрительно ткнул его кулаком в бок.