Большая волна - Галимов Брячеслав Страница 5

– Большая Волна? – Сотоба поднял брови и покачал головой.

– Большая Волна, – повторил Сэн. – Погибли почти все рыбаки, находившиеся в море, погибли и почти все жители деревни, которых настигла Волна на берегу. Мы с Такэно спаслись на вершине горы, куда привели меня мои старческие предчувствия. Спустившись вниз, мы нашли среди тел погибших людей едва живую девочку, – это была Йока. Позже выяснилось, что она лишилась родителей: ее отец утонул в море, а мать погибла под обломками своего дома. Оставшиеся в живых рыбаки покинули это проклятое место, и деревня перестала существовать. Я, Такэно и Йока – три никому не нужных человека – пошли куда глаза глядят, пока не пришли к вам, уважаемый Сотоба. Вы оказались так добры, что дали нам кров и взяли меня к себе в помощники. Ваше сердце не ожесточило время, уважаемый Сотоба, оно полно человеколюбия.

– Сострадания, уважаемый Сэн. Человеколюбие – удел глупцов или просветленных, – мягко возразил Сотоба.

В разговоре наступила пауза.

– Ночь становится холодной. Надо раздуть огонь в жаровне, – сказал Сотоба. – Вы, конечно, помните стихотворение:

Осень пришла! —

Шепчет холодный ветер

У окна спальни.

– И еще:

На черной ветке

Ворон расположился.

Осенний вечер.

– Это невозможно забыть. Если бы мне был дан такой талант… – печально произнес Сэн. – Прошу вас, прочтите еще раз, уважаемый Сотоба. Как это хорошо.

Кедровый лес поднимался по склону горы; здесь заканчивался княжеский парк, – каменная высокая стена с воротами из красного дерева отделяла его от кедровника. Ворота были необыкновенно красивыми: они состояли из трех проемов, разделенных колоннами с металлическими накладками внизу. На колоннах лежала коричневая лаковая крыша, расписанная затейливым узором, а по ее нижнему краю была пущена серебряная окантовка.

Перед воротами и за ними дорога была вымощена булыжником, из него же были сложены стены по ее обеим сторонам, предохраняющие дорогу от оползней. В парке стены имели уступы, – на них находились широкие земляные террасы, на которых росли вишневые и сливовые деревья. Весной, когда они сплошь покрывались цветами, это была самая живописная часть княжеского поместья. Князь всегда приезжал сюда в эту пору, но теперь неотложные дела задержали его в городе, и поместье пустовало.

Кроме садовников и стражников, только Такэно и Йока видели цветенье вишни и сливы этой весной, но оно не вызывало у них такого умиленного восхищения, как у Сэна и Сотобы, ведь в юности весь мир кажется цветущим, а черные сучки на его дереве – простым недоразумением…

Такэно всегда знал, что он связан с Йокой на всю жизнь, – это было также понятно, как то, что у него не будет, к примеру, другой головы или другого тела. Йока была неотъемлемой частью его существования с той поры, когда старик Сэн увел их из опустошенной рыбацкой деревни. Горе девочки, потерявшей в один миг своих родителей, потрясло Такэно, – уж он-то хорошо знал, что такое остаться круглым сиротой! Жалость и нежность заполнили его душу, чтобы навсегда остаться в ней, а девочка, почувствовав это, ответила Такэно горячей привязанностью.

В пустом княжеском поместье Такэно и Йока сблизились еще больше; им было хорошо и легко вместе, они поверяли друг другу тайны, которые не открывали даже старику Сэну. Но пришло время, когда перестав быть детьми, они испытали новое, неведомое им дотоле чувство. Прежние детские отношения уходили в прошлое, и на смену им шли другие – волнующие и отчасти пугающие. Легкость общения пропала, потому что вести себя по-детски было уже нельзя, а вести себя по-иному Такэно и Йока не решались, охваченные той робостью, которая свойственна всем, кого впервые посетила любовь.

Долго так продолжаться не могло, эта неопределенность должна была закончиться. Поскольку любовь Такэно и Йоки была сильна, то достаточно было самых простых, самых незначительных слов, чтобы она восторжествовала; так, созревший плод падает на землю от малейшего дуновения ветра. Настал момент объяснения, и оно состоялось.

Поводом к нему послужило умение стрелять из лука, приобретенное Такэно. В первую очередь, Такэно захотелось похвастаться им перед Йокой: он решил позвать ее в лес, где обычно упражнялся в стрельбе.

Йока, управившись с домашними делами, уже успела переодеться и сидела за вышиванием на скамейке перед домом.

– Йока, не хочешь ли ты погулять в кедровнике? – спросил Такэно, преодолевая непонятное смущение, которое он часто испытывал теперь в общении с ней.

– Может быть, – ответила Йока, мельком взглянув на Такэно и тут же опустив голову.

Такэно удивился. Такой неясный ответ мог быть только отказом. Если бы на месте Йоки был кто-нибудь другой, Такэно должен был бы сказать: «Хорошо, возможно в другой раз…» – и закончить на этом разговор. Но в данном случае правила приличия не действовали, Йока тоже нарушила их: она явно выказала невежливость, своим двусмысленным ответом поставив собеседника в неловкое положение.

Такэно даже обиделся, – как это она не побоялась обидеть его? Но затем он понял, что отказ Йоки был, в сущности, выражением высочайшего доверия и свидетельством близости между ними, так как только в отношении очень близкого человека девушка могла позволить себе такую вольность. Сознавать это было приятно; мало того, Такэно вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым.

Он искоса взглянул на Йоку: она была очень мила в своем наряде, который состоял из длинного голубого халата, перепоясанного широким красным поясом с узором из золотых цветов, и синей накидки от плеч до щиколоток, расписанной белоснежными облаками. Густые черные волосы Йоки были собраны в пучок и заколоты двумя деревянными спицами; на лице девушки не было ни пудры, ни румян, ни белил, но оно и не нуждалось в них.

Юноша замялся, не зная как выразить охватившее его чувство, но быстро нашелся и вновь предложил:

– Не хочешь ли ты прогуляться в кедровник?

Его настойчивость могла означать одно из двух: либо стремление поставить Йоку на место, то есть наказать ее, – либо это было проявлением любви, имеющей право не считаться с некоторыми условностями.

Голос юноши был ласковым и нежным, тем не менее, Йока испуганно посмотрела на Такэно, боясь ошибиться. Ее сердце пронзила радость, потому что в глазах Такэно она прочла ответ на свой вопрос: это было объяснением в любви.

– Хорошо, – проговорила она, потупившись.

Преграды были пройдены; забыв о сдержанности, Такэно воскликнул: «Йока!», – и взял ее за руку. Он часто брал Йоку за руку и раньше, но тогда прикосновение ничего не значило, потому что они с Йокой были просто мальчиком и девочкой, которых связывала большая дружба. Ныне же прикосновение вдруг приобрело для них огромную важность, – они объединяло двух влюбленных.

Йока затрепетала, однако убрала руку, – ведь выставлять сокровенное напоказ не только неприлично по отношению к другим людям, но кощунственно и дерзко по отношению к великим богам, которые посвящают двоих в тайну любви не для того, чтобы они поведали о том всему свету.