Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр Страница 5

– Я к вашим услугам, сэр, – говорит Самнер.

На мгновение Браунли задумывается о том, что он имеет в виду, но потом решает, что ровным счетом ничего. Бакстер – не из тех, кто выбалтывает посторонним свои тайны. Даже если он остановил свой выбор на Самнере по какой-то особенной причине (помимо очевидных: дешевизны и полезности), то, скорее всего, она заключается в том, что этот ирландец отличается добродушием и сговорчивостью, причем голова его явно занята совсем другими вещами.

– Как правило, по моему личному мнению, на китобое судовому врачу особо нечем заняться. Если кто-либо из матросов и заболеет, то он или поправляется сам, или замыкается в себе и умирает – по крайней мере об этом свидетельствует мой собственный опыт. И все ваши снадобья тут погоды не сделают.

Самнер выразительно приподнимает брови, но в остальном не выражает протеста против подобной пренебрежительной недооценки собственной профессии.

– Полагаю, мне пора заняться медицинской аптечкой, – без особого энтузиазма сообщает он. – Не исключено, что до отплытия мне понадобится добавить в нее кое-какие лекарства или же заменить их.

– Аптечка хранится в вашей каюте. А на Клиффорд-стрит, рядом с Масонской ложей, есть аптека. Закажите там все, что вам нужно, и скажите им, чтобы отправили счет мистеру Бакстеру.

Оба мужчины встают из-за стола. Самнер протягивает руку, и Браунли коротко пожимает ее. Еще мгновение они глядят друг на друга, словно надеясь получить ответ на какой-то потаенный вопрос, задать который вслух не решаются.

– Полагаю, Бакстеру это не понравится, – говорит наконец Самнер.

– Да пошел он, – отзывается Браунли.

Получасом позже Самнер, ссутулившись, сидит на своей койке и слюнявит огрызок карандаша. Каюта его размерами не превышает детскую усыпальницу, и в ней еще до отплытия уже стоит слабый, но отчетливый запах рвоты и почему-то фекалий. Окинув скептическим взглядом медицинскую аптечку, он начинает составлять список покупок: нашатырный спирт, сернокислый натрий, настойка морского лука. Время от времени он откупоривает очередной флакончик и нюхает его высохшее содержимое. О половине снадобий он и слыхом не слыхивал: трагакант? бакаут? лондонская эссенция? Ничего удивительного, что Браунли полагает, будто его «снадобья» погоды не сделают, потому что большая часть этих, с позволения сказать, лекарств не использовалась уже во времена Шекспира, наверное. Или прежний судовой врач был кем-то вроде друида? «Настойка опия, – пишет он при трепещущем свете масляной лампы на китовом жиру, – экстракт полыни, таблетки опиума, ртуть». Много ли будет случаев гонореи на китобойном судне, спрашивает он себя. Скорее всего, нет, поскольку шлюх за Полярным кругом днем с огнем не сыскать. А вот запоры, судя по количеству английской горькой соли и касторового масла, наверняка окажутся большой проблемой. Скальпели, как он уже успел заметить, все до одного древние, ржавые и тупые. Ему придется отдать их в заточку, прежде чем приступать к кровопусканию. Как хорошо, что он захватил с собой собственные, а еще новомодную медицинскую пилу в придачу.

Спустя некоторое время, закрыв аптечку, он толчком ноги отправляет ее под койку, где ей предстоит покоиться рядом с окованным жестью сундучком, который он привез с собой из Индии. По привычке, не глядя, Самнер громыхает его замком и похлопывает себя по карману жилетки, проверяя, на месте ли ключ. Убедившись в его наличии, он встает, выходит из каюты и поднимается по узкому трапу на палубу корабля. Здесь стоит резкий запах лака, древесных стружек и трубочного табака. В носовой трюм на канатах загружаются бочки с солониной и связки бочарных клепок, кто-то заколачивает гвозди в крышу камбуза, а несколько человек на талях поднимают на борт котлы со смолой. Мимо пробегает собака-ищейка, но вдруг резко останавливается, чтобы облизать себя. Самнер задерживается подле бизань-мачты, обозревая панораму порта и пристани. Знакомых здесь у него нет. Мир велик, говорит он себе, и он являет собой всего лишь крохотную песчинку, которой так легко потеряться в нем и оказаться всеми забытой. Мысль эта, которую в обычных условиях никак нельзя назвать приятной, сейчас доставляет ему удовольствие. Его план как раз в том и состоит, чтобы раствориться и растаять без следа, а потом, спустя некоторое время, возродиться вновь. Он спускается на берег по сходням и вскоре находит аптеку на Клиффорд-стрит, где и предъявляет свой список. Фармацевт, лысый, с землистого цвета лицом, у которого недостает нескольких зубов, какое-то время молча изучает его, после чего поднимает на Самнера глаза.

– Так не пойдет, – говорит он. – Для китобоя этот список решительно не годится. Вы поименовали здесь слишком много всего.

– За все платит Бакстер. Вы можете отправить счет ему в собственные руки.

– А Бакстер видел этот список?

В аптеке царит полумрак, пропитанный запахами серы и линимента [14]. Кончики пальцев лысого фармацевта обрели ярко-оранжевый цвет от постоянного обращения с химикатами, а ногти огрубели и искривились; из-под закатанных рукавов рубашки выглядывает синий краешек старой татуировки.

– Неужели вы всерьез полагаете, что я стану беспокоить Бакстера такой ерундой? – вопрошает Самнер.

– Да он просто взбесится, когда увидит мой чертов счет. Я хорошо знаю Бакстера. Он – жалкий скряга.

– Выполните мой заказ, и все дела, – говорит Самнер.

Но фармацевт упрямо качает головой и вытирает ладони о свой покрытый пятнами фартук.

– Я не могу дать вам столько, – возражает он, показывая на лист бумаги, лежащий на прилавке. – И вот этого тоже. А если и дам, то мне никто не оплатит их. Я отпущу вам стандартную дозировку, и на этом все.

Самнер подается к нему, почти ложась грудью на отполированный до блеска прилавок.

– Я только что вернулся из колоний, – поясняет он, – из Дели.

Лысый фармацевт равнодушно передергивает плечами в ответ, после чего втыкает в ухо указательный палец правой руки и шумно скребет там.

– Знаете, я могу предложить вам трость для ходьбы, если хотите, – говорит он. – С рукояткой слоновой кости или китового уса, как пожелаете.

Оставив предложение аптекаря без ответа, Самнер отталкивается от прилавка и принимается разглядывать помещение, словно у него вдруг образовалась масса свободного времени и он решительно не представляет, как его убить. Боковые стены ломятся от полок со всевозможными пузырьками, флаконами и баночками с жидкостями, мазями и порошками. За прилавком висит большое, пожелтевшее от времени зеркало, в котором отражается лысина аптекаря. С одной стороны зеркала виднеется сложная конструкция, составленная из множества квадратных деревянных выдвижных ящичков с латунными ручками, а с другой приделаны несколько полок, на которых в мелодраматических или воинственных позах красуются чучела животных. Вот сипуха [15] пожирает полевую мышь, рядом барсук воюет с хорьком, а чуть дальше длиннорукого гиббона душит подвязочная змея.