В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк Страница 5

И в этот миг она меня поняла. Ее темные глаза заискрились, и она весело засмеялась. Затем она вышла во двор, постояла немного, настороженно оглядываясь, потом вернулась в дом, приподняла одну из досок пола, вытащила из скрытого под ней тайника почти полную нужной жидкостью бутылку объемом около кварты, и подала ее мне. Я хотел дать ей немного денег, но она взволнованно отвела мою протянутую руку, указала на дорогу, по которой я приехал, и несколько раз торопливо потерла свои руки — этот жест я интерпретировал как «быстрее», и поэтому, не тратя времени на слова благодарности, которых она все равно бы не поняла, к ее явному удовольствию я тотчас ушел.

Ту ночь мы провели у Богги-Ривер, которая, как я полагал, являлась границей между землями чокто и чикасо. Это очень большая река, с широким руслом и густо покрытыми лесом берегами. Идти здесь нам было очень тяжело, и именно тут Джонстону пришло в голову поступить «непорядочно», но кроме этого, других недоразумений между нами никогда не случалось.

В Богги-Депо мы видели огромную толпу чокто и чикасо — они собрались на большой совет, и как всегда бывает на любом политическом собрании, тут были самые разные люди. Одни были веселы, другие спокойны, третьи кричали и шумели, но были и такие, которые, несмотря на строгий запрет, напились, и, потому, естественно бузили. Это место — просто рай для торговцев любым товаром.

От Богги мы шли по густым лесам — здесь жили чикасо. Их страна не такая гористая как у чокто. Я не думаю, что они достигли того же уровня цивилизации, что и чокто, но они гораздо любезнее и понятливее их.

Мы пересекли Ред-Ривер у Кольбер-Ферри, и полковник аж вскрикнул от восторга, вновь ступив на землю Техаса. Я не скажу, что он сразу мне понравился. Первые 12 миль мы видели только виноградники. Песчаная почва, время от времени встречавшаяся нам либо убогая ферма, либо старая бревенчатая хижина — все это никак не совпадало с моими представлениями о развитом штате, но после 12-ти миль пейзаж начал меняться. Мы достигли бескрайних прерий, покрытых пышной травой, и усеянных прекрасными плантациями и красивыми рощами. Куда ни глянь — огромные стада крупного рогатого скота, но не только его, а еще и лошадей и овец. Почва черная, похожая на воск, и независимо от того, как часто используется дорога, на ней никогда не бывает пыли — она вся покрыта вмятинами как кусок пчелиного воска, и такая она до самого Остина.

Мы прошли через Шерман — крупный коммерческий центр Северном Техасе, обладавший в то время всем, чтобы считаться большим городом, а потом прибыли в Даллас, знаменитый своими мельницы, производящими лучшую муку в Техасе. В соседнем штате главным промышленным продуктом является пшеница, тамошняя почва наилучшим образом соответствует прихотям этой культуры. Большинство жителей Северного Техаса — это люди Кентукки, Теннесси и Дальнего Запада и, следовательно, эта часть штата активнее и энергичнее других.

Наконец, мы добрались до дома мистера Джонстона, проехав 12 миль к югу от Далласа, его приветствовали его жена и дочь. Затем они отправились осмотреть лошадей, и поскольку некоторые из них, как полковник сказал мне, являлись частью имуществу первого мужа его жены, я, естественно, ожидал, что эта леди узнает какую-либо из них, назовет ее по имени, в общем, каким-то образом особо обозначит ее, но, к моему удивлению, она никогда раньше не видела ни одной из них. И тогда я вспомнил и нашу поспешность, и некоторую нервозность полковника — я никак не мог отделаться от убежденности в том, что я был помощником при перегоне похищенных лошадей.

Наш контракт завершился, но полковник настаивал на продолжении наших отношений, его настояния сердечно поддержали его жена и дочь, и, тем не менее, как только я устроился и получил свои деньги, я сразу же поехал в Остин, где надеялся найти работу в типографии.

Моя первая индейская кампания

Мои надежды устроиться в Остине наборщиком типографии не оправдались. Я вернулся в графство Белл, и некоторое время потратил на укрощение лошадей, но вскоре для меня нашлось более подходящее занятие. Кайовы, команчи и кикапу внезапно начали беспощадную и жестокую войну против жителей приграничных поселений. Их первая варварская атака произошла далеко от того места, где жил я. 1-го мая 1859 года в западной части графства Белл появился небольшой отряд команчей — они увели с собой нескольких лошадей и насквозь пробили копьем одного маленького — 12-ти лет — мальчика — и все это в присутствии его до смерти напуганных и ошеломленных его матери, и сестер. Индейцы скакали вокруг них, смеялись и всячески издевались над несчастными. Поднялась тревога — люди, вооружившись, отправились в погоню, я тоже был в одном из отрядов. Дикари бежали в горы, к верховьям Колорадо, у Сан-Габриэля мы настигли их. Погоня была настолько жаркой, что индейцы «рассеялись» — они всегда так поступали в подобной ситуации. Нам удалось поймать только одного — гигантского роста человека, хорошо известного всему приграничью — знаменитого команча по имени Большая Нога. Доблестный воин, он сражался до последнего, и перестал сопротивляться только после того, как рухнул в бурные воды Сан-Габриэля, изрешеченный более чем дюжиной пуль надежных техасских винтовок. Его сразу же унесло быстрым течением, но его винтовка, копье, лук и стрелы остались — они были разделены между нашими людьми как боевые трофеи. Большая Нога был могучим великаном — около семи футов роста и идеального телосложения — так что его смерть, должно быть, была большим несчастьем для его сородичей.

Следующим их возмутительный акт, на который нельзя было не обратить внимания, состоял в захвате двух красивых молодых леди из семьи Уитсонов. Эти дамы были в гостях у соседей и уже направлялись домой, когда их внезапно окружили 25 уже прославившихся своей жестокостью дикарей, а затем увезли их с собой — что в тысячу раз хуже самой смерти.

Они жили недалеко от Уэтерфорда, на Бразос-Ривер, и, захватив их, индейцы отвезли их далеко в прерии, ограбили и оставили прямо под открытым небом, без пищи и воды, вдали от ближайшего цивилизованного жилья. В тот момент, когда их нашли, они лежали под небольшим кустом, крепко обнявшись и спокойно ожидая смерти. Было совершенно ясно, что они невероятно истощены и измучены голодом, жаждой и жестоким обращением, поскольку их руки были так изранены, словно они пытались съесть самих себя. К счастью, с нами был опытный врач и хирург, который, не теряя времени, немедленно приступил к их восстановлению. Мы поделились с ними одеждой, а из одеял сделали им юбки, после чего им стало значительно лучше. Около двух часов до захода солнца мы обнаружили их обширной равнине, между Колорадо и Дабл-Маунтин Форк Бразос-Ривер, и уверен, что останься они там еще на 36 часов, живыми бы мы их не нашли.

Мы вышли в тот же вечер и шли потихоньку, а утром уже двинулись полным шагом. У Клир-Форк-Бразос группа разделилась — одни отправились в Гейтсвилль, а друзья и соседи девушек поспешили вернуть их сходящим с ума от горя родителям. Им потребовалось время, чтобы достаточно окрепнув, суметь рассказать нам о своих душераздирающих приключениях. Хоть они и горячо благодарили нас, и их глаза — от радости, что они скоро будут дома — сияли от восторга, их лица все же были грустны. Несмотря на то, что мы сделали все, что в наших силах, чтобы развеселить и ободрить их, пока они были с нами, мы никогда не видели их улыбающимися.