Княгиня Ольга. Огненные птицы - Елизавета Дворецкая Страница 5

Но может, кияне их в полон взяли? Пытаясь успокоить себя этой мыслью, Берест сделал еще три шага вперед, заставляя себя вглядываться в лица.

Ему случалось видеть мертвецов. Чуть не всякий год кто-нибудь да помирал, и он видел, как провожают родовичей на краду, устроенную на жальнике. Прошлой зимой Лихоню порвал медведь – вот на его тело было страшно смотреть. Но этих было слишком много сразу, слишком неожиданно… не к тому они готовились… Пробивало дрожью при виде этих выпученных или полуприкрытых глаз, оскаленных окровавленных зубов, искаженных лиц. Почти все эти лица Берест знал.

Он еще раз окинул взглядом луг. Не брали кияне пленных, все здесь… Увидев знакомый затылок и сутулые плечи деда Миряты – прямо на затылке чернел пролом от лезвия секиры, – Берест отвернулся. Нечего искать уцелевших. Надо людей звать.

А вот потом с ним случилось такое, о чем было стыдно вспоминать. Сделав шаг, он вдруг боковым зрением уловил движение и услышал сдавленный стон. Но за эти долгие жуткие мгновения Берест настолько свыкся с мыслью, что вокруг него одни мертвецы, что, когда одно из тел шевельнулось и привстало, с ним случилось то, что бывает с беспортошными мальцами… почему им портов и не полагается. Он прирос к земле, чувствуя, как в портах стало мокро и липко… И смотрел, не в силах шевельнуться, как лежащее поодаль от прочих тело – в белой одежде, густо забрызганной темно-красным, – тяжело поднимается с кошмы…

Это была женщина. Живая она или мертвая, Берест сразу не понял. Лицо бледное, как белая ее свитка, запавшие глаза… Однако лицо знакомое…

Сварог-отец, да это же княгиня! Предслава Олеговна, из Искоростеня, жена Володислава! Она увидела Береста и потянулась к нему, сидя на земле; вид у нее был такой, будто она сама не очень понимает, на каком она свете. Вся ее одежда и даже часть лица были в крови, но сразу не удавалось понять, куда она ранена. Берест понимал, что должен подойти, помочь ей, перевязать, если еще не поздно, но не мог сдвинуться с места. Только подойди, прикоснись – и сам очутишься во власти Морены, хозяйки этого пира кровавого…

Княгиня огляделась и зарыдала. Без удивления и потрясения – у нее уже было время осознать, что случилось. С полным пониманием огромного горя, что обрушилось на землю Деревскую.

Этот звук горького женского плача наконец вернул в тело Берестову душу, что до этого все болталась где-то над затылком, привязанная тонкой серебряной ниточкой. Это не сон и не морок. Эта полусотня изуродованных мертвецов – правда. И ему, Бересту, Коняеву сыну, придется сейчас идти с этой правдой к людям…

* * *

Прибытие царьградского обоза было важным событием осени в Киеве и всегда привлекало много народу. Но сегодня людей на пристани у Почайны было больше обычного, и еще с лодьи Лют заметил кучку белых «печальных» кафтанов. Сам он был одет в обычную дорожную одежду, только вывернутую наизнанку – наряжаться в цветное платье, как обычно делали перед приходом в город, дабы показать успех похода, сейчас было неуместно. У сходней его ждал Альв – сотский оружников Мистины, тоже в белом кафтане. Молча обнял Люта, похлопал по спине, выражая сочувствие.

– Мистина у княгини. Хочешь, ступай к нему, или дома увидитесь. Но это уж ближе к ночи.

– Нам еще разгрузиться надо.

– Все у вас хорошо? Людей не потеряли?

– Один умер летом у Святого Мамы, съел чего-то не то. А так все целы.

– Хорошо. Люди нам теперь понадобятся.

Альв ничего больше не стал рассказывать: после Витичева путники уже знают самое главное.

Вот почему так много людей: сойдя на причал, Лют разглядел, что в городе все четыре вышгородские сотни. Многие знакомые – и оружники, и десятские, и Енарь Шило, Иворов сотский, – подходили к Люту здороваться, тоже обнимали и хлопали по спине. Не все любили Свенельда, но тяжесть этой потери – и для рода, и для державы в целом – все осознавали не хуже Люта.

Иные не приближались, лишь посматривали с любопытством со стороны, и в их глазах Лют видел отражение тех же вопросов и ожиданий, что томили его самого. На такие взгляды он привычно отвечал сосредоточенно-вызывающим взглядом, заставляя отводить глаза.

Очень хотелось поскорее увидеть брата. Теперь Мистина стал вершителем его судьбы, и казалось, один взгляд в это знакомое лицо откроет Люту его грядущую участь. Со дня смерти отца Мистине принадлежало право решать, быть младшему брату человеком или нет. Судя по тому, что он прислал на пристань Альва – свою правую руку, Люту не грозило быть отторгнутым от дома и рода. Но что будет теперь с самим Мистиной? При Ингваре его положение было нерушимо, но того больше нет… И Свенельда нет, а значит, многочисленные враги отца и сына теперь попытаются отыграться за все свои потери.

Десять лет назад Свенельд с младшими домочадцами перебрался из Киева жить в Деревскую землю, и в поприще от Искоростеня у него был свой городец. Возвращаясь из Царьграда, Лют и Свенельдова дружина всегда сначала останавливались в Киеве, чтобы дать отчет Мистине о его доле товаров и денег, а заодно рассказать на княжьем дворе заморские новости. Мистина со своей семьей и дружиной занимал старый отцовский двор, который и сейчас, десять лет спустя, все еще называли Свенельдовым. Сюда Лют попал уже почти в темноте: когда проследил, как перевозят в клети товары из лодий. Киев изменился: на улицах, пристанях и торгах замечалось многолюдство и тревожное оживление. Лица были мрачны, полгорода обрядилось в «горевую» белую сряду, остальные носили обычную одежду, но, как и Лют, швами наружу. Князь был общим отцом всему русскому и полянскому роду, смерть унесла его совсем недавно.

Но он уже был отомщен. Еще в Витичеве Лют услышал о походе княгини Эльги в Деревскую землю: с двумя десятками отроков она отправилась на могилу Ингвара и там приказала перебить с полсотни упившихся деревских старейшин. С самим Маломиром, ее незадачливым женихом, во главе. Рассказывая об этом снова, вышгородские оружники расправляли плечи, на лицах отражалась гордость своей госпожой. Вышгородская половина дружины уже почти десять лет принадлежала Эльге, и теперь отроки, не бывшие в тот день с ней, гордились этим делом, как своим.

Во дворе перед жилыми избами Люта встретила Ута – его невестка, жена Мистины и двоюродная сестра Эльги. Через нее Свенельд стал сватом самого Олега Вещего, и скромную, трудолюбивую, самоотверженную Уту в семье очень почитали. Вид у нее был изможденный; при виде младшего деверя на глаза набежали слезы, но быстро высохли – она уже все выплакала.

Обняв парня, Ута провела его в дом, усадила, пыталась покормить. Но он не мог есть, а только глядел на нее, желая и не смея спросить: как… От Енаря он еще на пристани услышал – Ута и ее дети были при том, когда Ингвар погиб. Все случилось у них на глазах. Но как они попали на берег Тетерева, да еще в такой страшный час?

– Все это из-за нас… – Ута сидела, уронив руки на колени, и от ее одетой в белое худощавой, малорослой фигуры веяло тоской и неутолимой болью. Она исхудала за эти лето и осень, черты лица заострились, сделав ее старше ее неполных тридцати лет. – Из-за меня и детей. Если бы мы не поехали на погребение… но кто же мог знать?