Ангелы террора - Сергей Шхиян Страница 53

— А ты бы повела меня с собой к портнихе и заставила бы пять часов слушать разговоры о бантиках и рюшах? — в свою очередь спросил я.

Таня засмеялась и ответила:

— Конечно, нет, глупенький, я просто за тебя волнуюсь, и мне одной будет страшно спать.

— Послушай, подруга, несколько дней назад ты одна пошла пешком в Ясную Поляну и ничего не боялась, а теперь тебе страшно спать в большом доме, в городе.

— Тогда я была молодой и глупой, и не знала тебя. А ты знаешь, сначала ты мне очень не понравился.

— Ты мне тоже.

— Неправда, ты в меня сразу же влюбился.

Так, болтая всякий вздор и беспрестанно целуясь, мы пролежали в постели до того момента, когда в дверь постучала Анна Ивановна и крикнула, что Илья Ильич ждет меня внизу. Я надел свое прежнее платье, чтобы не светить новый образ вечного студента, и спустился вниз. Поспелов был готов и ждал меня, присев на краешек стула. Увидев его, я чуть не рассмеялся. Илья Ильич оделся в «спортивный костюм», то есть в клетчатые штаны, гольфы, высокие шнурованные штиблеты, на икрах его красовались кожаные гетры на пуговичках, на голове высилась мягкое, клетчатое же кепи с прямым козырьком, довершала все это великолепие кургузая курточка с множеством карманов.

— Вы готовы? — поинтересовался Илья Ильич.

— Еще одну минуту, — попросил, я. — Помогите мне, пожалуйста.

Я вытащил из кармана реквизированный у злодея нож и засучил рукав. Илья Ильич, скептически хмыкнув, помог мне пристегнуть специальные ножны к руке.

— Вы берете с собой весь свой арсенал? — поинтересовался он.

— Я бы прихватил еще и пару ручных гранат, — безо всякого юмора ответил я. — Вы не представляете, что это за типы…

— Что такое «ручные гранаты»?

— Ну, это такие метательные снаряды, вроде карманной бомбы.

— Понятно, по латыни granatus — зернистый, поэтому я не сразу понял, о чем вы говорите.

Поспелов взял приготовленный заранее саквояж, и мы вышли на улицу. К нам тут же подъехал крытый одноконный экипаж. Илья Ильич поздоровался с возницей, мы сели, и коляска тут же тронулась. Надоедать хозяину вопросами, где его люди, и как он организовал подстраховку, мне было неловко, чтобы он не подумал, что я трушу или не доверяю его профессионализму. Что, говоря откровенно, имело место быть. Я не трепетал, у меня не дрожали руки и не появлялось нехороших предчувствий, чувство это было скорее сродни походу к зубному врачу — полная уверенность, что впереди ждет весьма неприятная процедура.

Мы надолго замолчали. Экипаж плавно покачивался на каучуковых колесах.

— У вас есть какой-нибудь план? — прервал молчание Илья Ильич.

— Нет, буду решать на месте.

— Мои помощники говорят, что флигелек у генеральши Кузовлевой презанятный. Очень темное место.

— Не сомневаюсь. Мы скоро доедем?

— Да, вон уже видна Сухаревская башня. Вход во флигель с Последнего переулка. Я со своими людьми буду поблизости, если вы не вернетесь через половину часа, мы придем вам на помощь. Вас устраивает такой план?

Я подумал, что за полчаса из меня успеют сделать рубленную котлету, но подставлять посторонних людей было неловко, и я согласился. На душе было так муторно, что я даже не полюбопытствовал взглянуть на Сухаревскую башню, для чего-то снесенную большевиками в 1934 году.

Экипаж свернул с Садово-Самотечной улицы на Сретенку и, проехав метров двести, остановился.

— Дальше, мне кажется, лучше идти пешком, — сказал Илья Ильич.

— Одну минуту, — попросил я. Мне пришла в голову мысль, как лучше распределить свой арсенал. Я вытащил из ножен стилет и прорезал им дырки в карманах пальто, и опустил в них стволы обоих своих трофейных барабанных наганов, а «Браунинг», полученный от Поспелова, засунул за спину под брючный пояс.

Только мы выбрались из экипажа, как он сразу же уехал. Было около двенадцати ночи. На улице горело несколько газовых фонарей, освещавших не столько дорогу, сколько столбы, на которых они висели. Погода была отвратительная, дул порывистый холодный ветер, и мелкий, колючий снег неприятно сек лицо. Мы пошли вдоль улицы. После Большого Сухаревского переулка начинался нужный мне Последний переулок.

— Вот дом Кузовлевой, — сказал Поспелов и указал на типичный усадебный дом XIX века, — флигель во дворе.

Я мельком взглянул на дом неведомой мне генеральши и молча кивнул. На продуваемых улицах было пустынно, ни людей, ни экипажей.

— Квартальный надзиратель внезапно заболел, — пояснил Поспелов, проследив мой ищущий взгляд.

— Лихо, я вижу, у вас все схвачено, — прокомментировал я.

Илья Ильич понял, что я имею в виду, и кивнул.

— Здесь вход, — сказал он, указывая на калитку в высокой деревянной ограде. — Желаю вам удачи.

— Спасибо, — мрачно, без вежливой улыбки ответил я. — Я пошел…

— Возьмите с собой электрический фонарь, он может вам пригодиться, — сказал на прощанье Поспелов и вытащил из саквояжа очередное чудо технического прогресса, настоящий фонарь, правда, чудовищных размеров. Я поблагодарил, и мы разошлись.

Калитка оказалась запертой. Я осторожно покрутил кольцо, но щеколда с обратной стороны была чем-то закреплена и не поднялась. Оставалось одно — лезть через забор. Я обругал себя за расслабленность и непредусмотрительность и, расстегнув узкое пальто, легко вскарабкавшись по калитке, спрыгнул во двор. Первым делом я вытащил чеку, стопорившую щеколду, и приоткрыл калитку. После чего огляделся. От свежего снега во дворе было довольно светло. Флигель отстоял от забора метров на тридцать. Окна его были темны, а дорожка, ведущая к крыльцу, запорошена. Это был типичный домик для челяди, низкий и непрезентабельный. Вид у него, сколько можно было разглядеть, был нежилой. Во дворе ветра не было, было тихо и стало слышно, как снег скрипит под моими ногами. Я быстро проскочил просматриваемое пространство и спрятался в простенке между окнами. Усадьбе было много лет, скорее всего, она была отстроена после пожара 12 года. За это время «культурный слой» почвы поднялся, и окна оказались меньше, чем в метре шестидесяти от земли. Я прокрался к входным дверям и подергал ручку. Она оказалась заперта. Что делать дальше без инструмента, я не знал. Не стучаться же мне было и приглашать хозяина к разговору! У меня появилась мысль просто раздавить стекло и влезть в домик через окно. Однако, по зимнему времени рамы были двойные, и сделать это без шума было невозможно. Оставалось одно — заставить обитателей самих открыть дверь, а там уже действовать по разбойничьему «гоп-стопу» или как получится.

Мандраж у меня начал проходить, теперь я был занят решением конкретной задачи, а не распалял воображение тем, «что день грядущий мне готовит». Поэтому первым делом решил не торопиться и не пороть горячку. Сначала стоило рассмотреть все возможные варианты, а потом уже на что-то решаться. Я начал осторожно продвигаться вокруг флигеля вдоль стен, пригибаясь, когда проходил мимо окон. Внутри дома было тихо и темно. На углу мне попалась перевернутая вверх дном дождевая бочка. Я покачал ее, она еще не успела вмерзнуть в землю и, на худой конец, могла послужить подставкой, если придется проникать в дом через окно. Через несколько шагов нужда в бочке отпала, я наткнулся на прислоненную к цоколю довольно длинную деревянную лестницу. Я осторожно встряхнул ее, сбрасывая снег. Теперь я совершенно спокойно мог влезть даже на крышу. Дойдя до угла флигеля я отошел от него по диагонали, чтобы меня нельзя было заметить из окон, и осмотрел крышу. Старинные строители не халтурили и не упрощали себе работу, На чердаке, как и положено, было слуховое окно, я прикинул, где лучше поставить лестницу, чтобы ее не заметили из дома и было легче добраться до чердачного окна.