Графиня де Шарни. Том 1 - Александр Дюма Страница 55

О бедная мученица! Кто осмелится докапываться в альковных потемках, был ли источник этой дружбы чист или порочен, если сама история, неумолимая и страшная, бредя по колено в твоей крови, придет, чтобы рассказать, какой страшной ценой заплатила ты за эту дружбу?

Еще один час прошел за ужином. Ужинали в семейном кругу, за столом сидели принцесса Елизавета, принцесса де Ламбаль и дети.

За ужином у короля и королевы были озабоченные лица. У каждого из них была от другого тайна: королева скрывала от короля дело Фавра, король от королевы — дело Буйе.

В отличие от короля, предпочитавшего быть обязанным своим спасением кому угодно, даже революции, только бы не доверяться иностранным государствам, королева предпочитала иностранные государства всем другим источникам спасения.

Надобно еще заметить, что страна, которую мы, французы, называли иностранным государством, для королевы была родиной. Как могла она положить народ, убивавший солдат, женщин, оскорблявших ее во дворе Версальского дворца; мужчин, намеревавшихся расправиться с ней в ее покоях; всю эту толпу, дразнившую ее австриячкой, на одну чашу весов с королями, у которых она просила помощи: со своим братом Иосифом II, со своим зятем Фердинандом I, с немецким кузеном короля Карлом IV, состоявшим с королем в более близком родстве, чем герцоги Орлеанские и принцы Конде?

И в бегстве, которое готовила королева, она не видела никакого преступления, в чем ее обвинили впоследствии. Напротив, она видела в нем единственный способ поддержать королевское достоинство, а в будущем возвращении с оружием в руках — единственный способ мести за нанесенные ей оскорбления.

Мы раскрыли душу его величества короля: он не доверял королям и принцам. Сердце его отнюдь не принадлежало королеве, как принято было думать, хотя он был по матери немцем; впрочем, немцы не считают австрийцев немцами.

Нет, сердцем король принадлежал церкви.

Он утвердил все декреты против королей, против принцев, против эмигрантов. Он же наложил вето на декрет, направленный против духовенства.

Ради духовенства он рисковал двадцатого июня, поддержал десятое августа, стерпел двадцать первое января.

И Папа, не имевший возможности объявить его святым, провозгласил его мучеником.

Королева в тот день против своего обыкновения побыла с детьми совсем недолго. Ей казалось, что раз сердце ее в ту минуту не принадлежало их отцу, она не имеет права на ласки детей. Только таинственному женскому сердцу, этому приюту страстей и источнику раскаяния, могут быть знакомы подобные противоречия.

Королева рано удалилась к себе и заперлась. Она объявила, что ей необходимо написать письма, и поставила Вебера на страже.

Король едва ли заметил отсутствие королевы. Он был слишком обеспокоен событиями внутри страны, бывшими и в самом деле довольно значительными, угрожавшими судьбе Парижа; он узнал о них от ожидавшего его в кабинете начальника полиции.

Вот, в двух словах, о каких событиях шла речь.

Национальное собрание, как мы видели, провозгласило себя неотделимым от короля, а короля — от Парижа, куда все его члены и последовали вслед за его величеством.

Ожидая, когда здание Манежа, предназначавшееся для заседаний Национального собрания, будет готово, депутаты избрали местом сбора архиепископскую залу.

Собравшись там, они специальным декретом постановили заменить титул «короля французского и наваррского» на «короля французов».

Национальное собрание упразднило королевскую формулу «основываясь на определенном знании, а также пользуясь полным правом…», заменив ее на следующую:

«Людовик Божьей милостью, основываясь на конституционном законодательстве государства…» Это лишний раз доказывало, что Национальное собрание, как и все парламентские учреждения, продолжением и предтечей которых оно являлось, занималось зачастую вопросами незначительными, в то время как наболевшие вопросы оставались нерешенными.

Национальному собранию, к примеру, стоило бы позаботиться о том, как накормить Париж, который буквально умирал с голоду.

Возвращение из Версаля Булочника, жены Булочника и их Подмастерья не повлекло за собой ожидаемого результата.

Муки и хлеба по-прежнему не хватало.

У дверей булочных каждый день собирались толпы народа, являвшиеся причиной больших беспорядков. Однако чем можно было помочь этим людям?

Право собраний было освящено «Декларацией прав человека и гражданина».

Однако Национальное собрание не имело о голоде ни малейшего понятия. Его членам не нужно было стоять в очереди у дверей булочных, а если кому-нибудь из депутатов случалось проголодаться, он мог быть уверен, что в сотне шагов от зала заседаний всегда купит свежие булочки у лавочника по имени Франсуа, проживавшего по улице Марше-Палю в округе Нотр-Дам; он делал в день по семь-восемь выпечек и всегда имел запас для господ депутатов.

Итак, начальник полиции делился с Людовиком XVI своими опасениями по поводу этих беспорядков, которые в один прекрасный день могли перерасти в восстание. В это время Вебер отворил дверь в небольшую комнату королевы и вполголоса доложил:

— Ее сиятельство графиня де Шарни.

Хотя королева сама вызвала Андре и должна была приготовиться к тому, о чем ей доложил Вебер, она содрогнулась всем телом, когда Вебер произнес эти пять слов.

Королева не могла отделаться от мысли, что после их с Андре, если можно так выразиться, соглашения, заключенного в первый же день их свидания в Таверне, Мария-Антуанетта оставалась должницей.

А ничто так не тяготит коронованных особ, как подобные обязательства, в особенности когда услуги оказывают им от чистого сердца.

Вот почему, послав за Андре, королева считала себя вправе высказать графине свои упреки; но едва она оказалась лицом к лицу с молодой женщиной, как сейчас же вспомнила, чем была ей обязана.

А Андре была, как всегда, холодна, спокойна, чиста, как алмаз, и так же, как алмаз, тверда и непоколебима.

Королева на минуту задумалась, как ей обратиться к этому белому видению, выступавшему из полумрака и входившему в круг света, отбрасываемого трехсвечным канделябром на столе, на который облокотилась королева.

Наконец она протянула бывшей подруге руку со словами:

— Добро пожаловать, сегодня, как и всегда, Андре. Как бы ни была Андре внутренне подготовлена к своему визиту в Тюильри, теперь настал ее черед затрепетать: в словах, с которыми к ней обратилась королева, она услышала прежние ласковые нотки Марии-Антуанетты.

— Надо ли говорить вашему величеству, — отвечала Андре со свойственными ей искренностью и прямотой, — что если бы вы всегда говорили со мной так, как сейчас, то когда бы я вам понадобилась, вам не пришлось бы искать меня за пределами своего дворца?