Зорро. Рождение легенды - Исабель Альенде Страница 58

— Не забывайся, Диего, — насмешливо предупредила Исабель, разрушая чудесную близость, которая возникла было между молодыми людьми.

Сестры заснули, а к Диего вернулись все его тревоги и сомнения. Единственным приятным обстоятельством во всей этой истории была возможность проводить время с Хулианой, в остальном его затея не сулила ничего, кроме опасностей и лишений. Рафаэль Монкада и другие поклонники девушки сошли со сцены, и у Диего наконец появился уникальный шанс: ему предстояло провести несколько месяцев почти наедине со своей любимой. Она была рядом, в двух шагах, измученная, грязная, несчастная и хрупкая. Юноша мог протянуть руку и коснуться ее раскрасневшейся во сне щеки, но не решался. Они будут спать рядом каждую ночь, словно целомудренные супруги, и проводить вместе целые дни. У Хулианы не осталось в этом мире защитников, кроме Диего, а значит, он мог рассчитывать на ее расположение. Диего ни за что на свете не воспользовался бы этим — он был настоящий кабальеро, — однако он чувствовал, что и Хулиана смотрит на него особенно. Холод заставил девушку с головой закутаться в овечью шкуру, но во сне она согрелась и высунула голову, стараясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке. Голубоватый лунный свет, пробивавшийся сквозь дыры в потолке, освещал тонкое лицо спящей. О, если бы это паломничество никогда не кончилось. Диего был так близко к своей любимой, что мог услышать ее дыхание и ощутить запах черных кудрей. Добрая крестьянка была права: такую красоту лучше спрятать от недобрых глаз. В одиночку он вряд ли сумел бы защитить Хулиану от разбойников — ведь у него теперь не было даже шпаги. Чтобы прогнать мрачные мысли, Диего принялся воображать, как отважный Зорро спасает красавицу от тысячи разных опасностей.

— Если и теперь она в меня не влюбится, я безнадежный олух, — заключил он.

С первым криком петуха Нурия разбудила Хулиану и Исабель и протянула им кружку парного козьего молока. В отличие от девушек им с Диего так и не удалось выспаться в эту ночь. Нурия молилась часы напролет, охваченная страхом перед будущим, а Диего почти не сомкнул глаз, взволнованный близостью Хулианы, и, готовый защищать ее, сжимал рукоять кинжала, пока тусклый зимний рассвет не сменил бесконечную ночь. Путешественники решили немедленно выступить, но Хулиана и Нурия с трудом держались на ногах и едва смогли сделать несколько шагов. Исабель же чувствовала себя великолепно, занятия фехтованием не прошли даром. Диего решил, что ходьба поможет женщинам разогреть мышцы и преодолеть усталость, но боль только усилилась, и в конце концов Нурии с Хулианой пришлось сесть на лошадей, а Исабель и Диего понесли вещи. Лишь через неделю путники стали проходить по шесть лиг в день, как было решено сначала. А в тот день, перед уходом, они поблагодарили крестьянку за ночлег и дали ей несколько мараведи, которые женщина долго и недоверчиво рассматривала, будто никогда раньше не видела денег.

Их путь то пролегал по широкой дороге, то сворачивал на узенькую тропинку, едва видную в траве. С четырьмя мнимыми пилигримами произошла удивительная перемена. Тишина и покой научили их вслушиваться в окружающий мир, заставили по-новому смотреть на деревья и горы, читать сердцем следы тысяч путешественников, которые шли этой дорогой на протяжении девяти веков. Монахи научили их определять стороны света по звездам, как делали путники в Средние века, и находить на камнях и верстовых столбах изображение улитки — знак Сантьяго, оставленный другими паломниками. Кое-где они находили целые послания, вырезанные на древесных стволах или написанные на кусках пергамента, мольбы о сокровенном и пожелания удачи. Долгий путь к могиле апостола стал для них путешествием в глубины собственной души. Друзья шли молча, серьезные, усталые, но счастливые. Первоначальный страх прошел, и теперь они почти не вспоминали, что скрываются. По ночам они слушали волчий вой, а днем оглядывались по сторонам, ожидая появления бандитов, но продолжали путь, живые и невредимые, словно хранимые высшими силами. Нурия начала примиряться с Сантьяго, которого прокляла после смерти Томаса де Ромеу. Путешественники проходили дремучие леса, бескрайние равнины и одинокие холмы, пейзаж постоянно менялся, оставаясь неизменно красивым. Никто не отказывал пилигримам в гостеприимстве. Им приходилось ночевать в крестьянских хижинах, монастырях и аббатствах. Незнакомые люди всегда были готовы поделиться с паломниками хлебом и супом. Однажды друзья заночевали в церкви и, проснувшись под григорианские гимны, увидели, что все вокруг затянуто густым голубым туманом, словно пришедшим из другого мира. В другой раз они отдыхали среди развалин часовни, в которых гнездились тысячи белых голубок, которых Нурия назвала посланницами Святого Духа. Следуя совету доброй крестьянки, девушки прятали лица, приближаясь к человеческому жилью. В деревеньках и ночлежках Исабель и Хулиана прятались за спинами Нурии и Диего, которых все принимали за мать и сына. Девушки выдавали себя за мальчиков и говорили, что их лица обезображены оспой, чтобы отпугнуть многочисленных разбойников и дезертиров, наводнивших окрестные дороги с самого начала войны.

Диего мысленно прикидывал расстояние и время, оставшиеся до Ла-Коруньи, и пытался соотнести свои расчеты с успехом у Хулианы, не слишком впечатляющим, но все же заметным: по крайней мере, в его компании девушка чувствовала себя уверенно и смотрела на него не так равнодушно, как прежде, даже с тенью кокетства; она опиралась на руку Диего, позволяла ему лечить свои израненные ступни и стелить себе постель, даже кормить себя супом с ложки, когда слишком сильно уставала. По ночам Диего дожидался, пока все уснут, и старался придвинуться к девушке так близко, как только можно. Юноша видел любимую во сне и просыпался, держа ее в объятиях. Хулиана не подавала вида, что замечает их сближение, и днем вела себя так, будто ничего не происходит, однако в ночной мгле она сама старалась приблизиться к молодому человеку — то ли от холода, то ли от страха, то ли по тем же причинам, по которым он искал близости с ней. Диего с нетерпением ждал наступления ночи и отчаянно боялся упустить хоть одно мгновение целомудренной близости с возлюбленной. Исабель все замечала и отпускала колкие шутки. Откуда она знала об этом, оставалось тайной, ведь девочка засыпала первой и просыпалась позже всех. В тот день путники прошагали без остановки несколько часов и едва не падали от усталости, к тому же одна из лошадей повредила ногу и теперь хромала. Солнце село, а до монастыря, в котором друзья собирались переночевать, было еще далеко. Приметив дымок над крышей хижины, они решили постучаться. Дом казался вполне зажиточным, по крайней мере в сравнении с остальными, и Диего подумал, что их ждет радушный прием. Прежде чем постучать, он велел девушкам прикрыть лица, несмотря на вечернюю мглу. Те натянули на себя бурые от пыли маски с прорезями для глаз, которые делали их похожими на прокаженных. На стук вышел здоровенный малый, напоминавший орангутанга. Лица хозяина не было видно, однако, судя по его жестам и неприветливому тону, он вовсе не был рад гостям. Прямо с порога он заявил, что никого не пустит, потому что не обязан принимать паломников, это дело попов и монашек, на то у них и деньги есть. Да вон сами они путешествуют на лошадях, а стало быть, люди не бедные и вполне могут заплатить за ночлег. Диего начал торговаться, и в конце концов крестьянин согласился предоставить им ужин и ночлег, если ему заплатят вперед. Он проводил путников в стойло, занятое коровой и двумя першеронами. Предоставив гостям располагаться на куче соломы, хозяин удалился, чтобы принести поесть. Через полчаса, когда друзья уже распрощались с надеждой на ужин, он вернулся в сопровождении товарища. В стойле было темно, как в склепе, но хозяева захватили фонарь. Они принесли несколько мисок с крепким деревенским супом, краюху хлеба и полдюжины яиц. В свете фонаря Диего и женщины смогли разглядеть, что щеку одного крестьянина от подбородка до глаза пересекал шрам, а у другого не было носа. Оба были низкорослые, коренастые, с толстыми, будто поленья, ручищами и выглядели настолько устрашающе, что Диего невольно нащупал свои ножи, а Исабель потянулась к пистолету. Пока гости хлебали суп и делили хлеб, зловещие типы не двигались с места, с любопытством разглядывая Хулиану и Исабель.